Сага о трубах большого диаметра
Госплан, освоение Севера и проблемы импортозамещения.

И очень тянуло Ушастика выложить мне про Фому пикантные сведения, но пока только предупредил, чтобы я не заговаривал с капитаном об автомобилях, шофёрах, особенно пьяных шофёрах, и трубах большого диаметра.
У многих моих коллег сегодня возникает ностальгия по советской модели освоения Севера: вот, мол, строили города, население прибывало, нефть фонтанировала – не вернуться ли сегодня, в условиях разрыва с Западом, к проверенным старым рецептам?
Не претендуя на обобщения в масштабах всей страны, посмотрим на самый, наверное, яркий продукт позднего Союза – тюменские «Севера».
Кадры решают всё
В плане привлечения кадров на Север основных нюансов три.
Первый нюанс -- это временность заселения Севера. Глядя на рекордные цифры роста советских городов, не все сегодня понимают, что приток на Севера всегда был не столько притоком, сколько «просто» положительным сальдо миграций. На каждого человека, увеличивавшего показали численности населения Севера, приходился мощный поток людей, которые приехали и уехали – «не выдержали трудностей», как тогда говорили.
Не могу не процитировать красочное описание магаданского автора Владимира Яновского:
Почему же люди уезжали? Для ответа на этот вопрос сначала надо понять, почему люди приезжали.
Нюанс второй: символические стимулы в обмен на низкое качество среды
Люди приезжали, имея три основных типа мотивации, блестяще отражённых в песне:
Как было замечено социологами, доля людей, едущих «за деньгами», прямо зависела от значения северного коэффициента:
Та же закономерность прослеживалась и в кажущиеся романтическими 60-е:
Распределение новосёлов по причинам и мотивам их приезда на Север (в процентах к итогу)[3]
Причины и мотивы приезда |
Районы нового промышленного освоения Западной Сибири |
Чукотский национальный округ Магаданской области (пос. Билибино, Валькумей) |
Моральные мотивы |
12,5 |
16,1 |
В целях больших заработков |
48,7 |
52,4 |
Прочие причины и мотивы (по переводу и др.) |
38,8 |
31,5 |
Иными словами, северные льготы действительно и буквально влияли на перераспределение рабочей силы.
В жизни приходилось встречать и ярких представителей северян, приехавших не «за деньгами». Люди это были действительно колоритные, широко известные – о них получалось поговорить и с их ровесниками, и вот тут то и дело проскальзывало ещё одно объяснение: такие люди, бунтари по натуре, зачастую оказывались на Севере не то чтобы за туманом, но, скорее, за возможностью реализации мечты, проекта, самореализацией – которым в «обычной жизни» возникали препятствия, как правило – от партийных органов. Крайний Север выступал, по сути, гетеротопией, где в силу нехватки кадров можно было чуть больше, чем в средней полосе. Что-то похожее было и на Аляске: идея максимальной личной свободы до сих пор считается фактором удержания в штате населения – соответственно, подобранного из «особых» людей, кому «слишком тесно» на остальной территории страны (во всяком случае, на уровне местной официальной идеологии штата как «последнего фронтира»).
Нюанс третий: потеря квалификации. Зачастую мощный вброс кадров в экономику районов нового освоения был связан с понижением квалификации. Известный тюменский социолог (с чиновным опытом работы) Г.Ф. Куцев клеймил явление «подснежников» и «фиалок»:
Если мужчины теряли квалификацию ради заработка, то женщинам вообще было трудно устроиться по специальности, поэтому квалификацию теряли вместе с заработком:
«Сестра закончила медицинское училище еще в 69-м году, и она сколько лет отработала в больнице – в Челябинской области. А потом… зарплата маленькая, садика, квартиры не дают. И мама её устроила к себе на завод – сначала машинисткой в отделе труда работала и заочно закончила техникум – тоже, кстати, машиностроительный техникум на экономиста. И там потом перешла нормировщиком работать, а когда сюда [Нижневартовск] уже муж переехал, она тоже приехала и как бы нормировщиком пошла в ДРСУ. Хотела, вернее, нормировщиком, но её приняли в приёмосдатчики – это какие вагоны приходят для ДРСУ – она должна была товар принимать, что в этих вагонах пришёл, сдавать документы на железную дорогу… а меня пригласили инженером отдела снабжения, а когда я стала устраиваться… Он меня принял только техником: вроде, посмотрим, как будешь работать, хотя до меня работала женщина всего с образованием восемь классов».
Север в экономике холодной войны: читая Яременко
Развитие нефтедобычи часто связывают с деиндустриализацией национальной экономики в целом (широко обсуждаемые темы «нефтяного проклятья», «голландской болезни» и т.п.). Остановимся, однако, на анализе «изнутри» -- на работе советского академика Ю.В. Яременко[6]. Чем интересны его работы – так это тем, как непривычно для советского экономиста автор (глубоко зная процесс управления экономикой изнутри) увязывает воедино сугубо экономическую собственную модель распределения ресурсов – и практики поведения советских ведомств. То и дело растерянно оговариваясь, что не имеет для описания ситуации научного аппарата – мол, это должно объяснять не экономисту, но, наверное, социологам – Яременко даёт на редкость комплексный анализ советской экономики. В его матрице легко находят место многие явления так называемого планового хозяйства – и в том числе, похоже, даже трубы большого диаметра. Точнее, их отсутствие.
В основу своей концепции Яременко положил различение качественных ресурсов (высокие технологии, квалифицированные кадры и т.д.) – и массовых, дешёвых. В экономике страны разные отрасли опираются на использование обеих групп ресурсов, при этом они прочно взаимоувязаны друг с другом:
Обычно передовые отрасли дают мультипликативный эффект и постепенно «подтягивают» остальные – это довольно банальная модель экономического роста, хорошо описанная, например, Эриком Райнертом[8] применительно к отраслям с возрастающей отдачей.
Если какая-то отрасль усиленно оттягивает на себя качественные ресурсы, то остальным направлениям хозяйства остаются только массовые ресурсы – возникает неравновесная структура, в которой соседствуют высокотехнологичные направления и самые примитивные (как однажды было сказано другим автором про энергетику Индии – «кизяки и атом»). Очевидно, что советская экономика имела ярко выраженный инновационный сектор – военно-промышленный комплекс, именно он оттягивал на себя лучшие кадры и снабжение, тогда как остальные отрасли вынуждены были довольствоваться более дешёвыми массовыми ресурсами (дешёвая рабочая сила, примитивные технологии и т.д.). Именно гипертрофированную роль ВПК Яременко (как, впрочем, и многие другие исследователи) называет одной из веских причин разбалансировки советской экономической системы.
Специфика СССР была в том, что весь спектр экономических ролей был удивительным образом представлен «в отдельно взятой стране». В этой связи мощное расширение внешнеторговых связей в 1970-е годы (экспорт нефти и газа в обмен на товары народного потребления и «средства производства») было, конечно, вхождением в мировую торговлю на уровне явно не передовой страны – хотя и подавалось как «укрепление дружбы» и, в числе прочего, «укрепление стратегической безопасности» за счёт привязки европейских партнёров к советской нефти и газу. Но всё же интереснее посмотреть на расклад внутри страны. Тут был целый комплекс взаимно усугубляющих экономическую ситуацию особенностей советской системы. Наиболее важных особенностей три: помимо приоритетности ВПК как такового, это его «герметичность» и неадекватность самой системы перераспределения ресурсов (в том числе внутри ВПК).
Начнём с «герметичности»: высокотехнологичный военно-промышленный комплекс (в отличие от классики понимания роли высокотехнологичных отраслей в экономике) практически не «проливал» позитивных эффектов на остальные отрасли: ВПК выкачивал ресурсы, но, по разным причинам, практически не выпускал из своих недр инноваций. Для примера приведём биографию инженера-полковника, кибернетика А.И. Китова[9]: работая в области программирования в оборонных структурах, он предложил Хрущёву систему автоматизированного управления экономикой на основе экономико-математических методов – но по итогам обсуждения предложений кибернетик был исключён из партии и снят с должности.
Могло ли быть иначе? Теоретически, могло – в частности, в Израиле именно оборонный комплекс считается мощным источником инноваций для экономики в целом – однако и оборона, и экономика устроены там совсем иначе, и предложение Китова там можно было бы считать более нормой, чем исключением[10].
Можно выделить аж четыре «рабочих» фактора, каждый из которых мощно отличал советское хозяйство от экономики западных стран (стоявших за общим различием «плановая/рыночная»: это замкнутость контура советской экономики (в отличие от многоступенчатой западной, делегирующей примитивные формы труда развивающимся странам), амбиции оборонного комплекса (повторим: даже и не слишком рациональные с точки зрения логики обеспечения обороноспособности страны), отсутствие перетоков инноваций вовне контура ВПК, и, наконец, «саморазмножающиеся» ведомства во всех отраслях -- всё это формировало перекошенную экономику, которая, видимо, уже и не имела аналогов.
Совокупное влияние многих перечисленных факторов – и замкнутый контур экономики СССР, и гипертрофия ВПК в сочетании с «монструозностью» его структуры, далёкой от рациональной, и аналогичные структуры менее приоритетных прочих советских ведомств – всё это вместе создало поистине фантастический перекос между секторами качественных и массовых ресурсов и, как следствие, приводило к вопиющей примитивизации труда части своих граждан:
Пресловутая экономика дефицита закрывала возможности развития неприоритетных отраслей: они просто недополучали квалифицированные ресурсы – кадровые, сырьевые и т.д. – и именно потому всё больше выпускали некачественную продукцию (про попытки повышения качества продукции в СССР тоже писали достаточно много). Провалы и деградация «неприоритетных отраслей» традиционно компенсировались «просто» терпением народа – однако терпение народа испытывать было опасно. И здесь – едва ли не впервые в российской истории – появляется относительно дешёвый источник, позволяющий более-менее удовлетворить потребности населения (не злоупотребляя, таким образом, его терпением!). Формируется не просто диада отраслевых групп в экономике страны (на высокотехнологичных и на массовых ресурсах), но, по сути, триада: высокотехнологичный ВПК – деградирующее производство предметов потребления на массовых ресурсах – относительно дешёвая отрасль-компенсатор, позволяющая восполнить провалы производства в зоне массовых ресурсов.
Такой очень специфичной отраслью-компенсатором и стала нефтегазодобыча. Секрет её появления в удивительно удачном сочетании двух особенностей – это резкий рост цен на нефть на мировом рынке 1970-х, и предшествовавшее ему открытие в СССР абсолютно уникальных месторождений сначала нефти, потом газа. Высокие цены на нефть вызвали всплеск «освоенческой» активности во всех странах-нефтедобытчиках – так, в частности, именно в конце 1970-х был-таки построен Аляскинский нефтепровод, позволивший ввести в эксплуатацию месторождение Прадхо-Бей; при этом высокие цены на нефть разом позволили отменить целый ряд препятствий, до того несколько лет препятствовавших разработке – противоречивые интересы отдельных компаний, экологические протесты и беспокойство коренных народов, технологические проблемы строительства на вечной мерзлоте и т.д. Но месторождения Западной Сибири были ещё и исключительно богатые, нефть фонтанировала в самом буквальном смысле – не требуя, как сегодня, вложения дополнительных средств в её откачку. Фантастические запасы новых месторождений (нефти ХМАО и газа ЯНАО) позволили не только затыкать дыры как в производстве предметов потребления, но и обеспечивать собственные потребности отрасли в более-менее высоких технологиях (в которых отказывал экономике страны передовой ВПК).
В довольно детальной работе по роли нефти в экономике СССР М.В. Славкина отдельный раздел посвящает роли нефтедобычи в обеспечении обороноспособности страны[12] – однако речь в нём идёт только об оценке прямого вклада в обеспечение топливом танковых дивизий и авиации. Думается, намного важнее была всё же роль стабилизатора, позволявшего относительно безопасно перетягивать весь спектр высокотехнологичных ресурсов (кадры, материалы, финансирование) в пользу ВПК, «оголяя» гражданское машиностроение, сельское хозяйство и всё остальное.
Именно эта стабилизирующая, предохранительная роль нефтегазодобычи и была «колеёй», в которой застрял СССР в 1980-х – то была не просто «зависимость от нефти», то была нефть на незаменимой – но вспомогательной – позиции в экономике. И ладно бы от неё зависела только обеспеченность товарами народного потребления – петербургский демограф Михаил Клупт показал, что даже рождаемость в СССР/России «подсела» на зависимость от цены на нефть марки Brent[13]:
Цены на нефть, рождаемость и демографическая политика России[14]
Годы |
Цена барреля нефти Брент в среднем за период в ценах 2011 г., долл. |
Демографическая политика в области рождаемости |
Суммарный коэффициент рождаемости в среднем за период |
1980 |
100,5 |
Разрабатывается |
1,86 |
1982-1985 |
69,6* |
Активная |
2,04 |
1986-1989 |
32,1 |
Активная, сопровождается антиалкогольной компанией, затухает к концу периода |
2,14 |
1990-1994 |
30,9 |
Практически отсутствует |
1,59 |
1995-1999 |
24,9 |
Практически отсутствует |
1,24 |
2000-2006 |
47,7 |
Декларируется необходимость, на практике отсутствует |
1,28 |
2007-2011 |
88,6 |
Реализация мер, объявленных в 2006 г. |
1,53 |
Похоже, что именно специфической ролью нефтегазодобычи в не менее специфичной позднесоветской экономике можно объяснить то, что происходило с ней в 1980-е. В этот период (точнее, с 1985 г.) резко падают цены на нефть – к этому же времени постепенно падает нефтеотдача месторождений-гигантов. Отрасль попадает в классическую ловушку падающей отдачи (она хорошо описана, например, уже упомянутым Эриком Райнертом[15]). Но тогда же постепенно истощается терпение жителей районов нового освоения: всё чаще в официальных программах звучат слова о недостаточности только материального стимулирования, нужно радикальное повышение качества среды. То есть именно тогда, когда потребность в предохранителе становится особенно очевидной, он начинает сбоить.
Специфика Севера 70-х: скорость решает всё
Понимание нефтегазового Севера как «места производства» предохранительного клапана развития экономики страны позволяет понять ключевое, наверное, противоречие развития этого региона, обозначенное тюменским журналистом Анатолием Омельчуком и сотнями других журналистов и партийных деятелей: если «именно газовики Нового Уренгоя во многом определяют стабильность топливно-энергетической программы нашего государства» -- то почему они вынуждены жить в таких условиях? Приоритетность ВПК коррелировала с благоустроенными закрытыми городами с «московским снабжением» -- неприоритетность, «компенсационная» функция массовых ресурсов сельского хозяйства – с нищетой и бездорожьем Нечерноземья, а вот с Севером возникает путаница.
Всё становится на свои места, если понимать Север именно как район производства «волшебного предохранителя». Волшебного – потому что сравнительно низкой ценой, высокая потребовала бы крупных вложений в обустройство региона, да и в перестройку машиностроения под нужды нефтедобывающего гиганта. Ресурсы Тюмени, надо понимать, виделись именно как «волшебный горшочек»: потребовалось, сказал: «Горшочек, вари» -- и подставляй тарелку (трубу).
Вентиль нефтепровода легко переосмысляется как ключ к Тюмени как «волшебному горшочку». Рис. из газеты «Тюменская правда» 23 мая 1964, с. 1 – приводится по статье: Агапов М.Г., Корандей Ф.С. Карта Тюменской области как символ: географические топосы в популярной картографии региона, 1964–2014 гг. // Вестник археологии, антропологии и этнографии. – Тюмень, 2015. – № 1. – С. 106–114.
Теперь о преобразовании Севера речь почти не шла – речь шла открытым текстом про отъём ресурсов – которые нужны-де стране совсем на другие цели, чем развитие Севера (конечно, на каком-то уровне задачи развития Севера присутствовали, однако реальное распределение ресурсов свидетельствует однозначно в пользу использования Севера как «кладовой» -- а кто ж заботится о развитии «кладовки»).
За такой цинизм многие северяне клеймили пресловутый ведомственный подход, которому противопоставлялся подход комплексный (эта дискуссия шла по всему Северу, не только в Тюмени):
Думается, дело, однако, даже не в вахтовом подходе как таковом – но в методах его реализации, когда вахтовый посёлок, жизнь на недообустроенном месторождении была чуть не адом: «Промысел сидел на голодном пайке. Питание ему выдавали, как хлебушек в войну, по карточкам, мизерными дозами. Тут я и почесал затылок: вот, значит, как оно дело-то обстоит»[17], -- находим в воспоминаниях об освоении месторождений ЯНАО во вполне, казалось бы, благополучном 1972 г.
В восприятии вахты напрашивается параллель с деревянным жильём. На взгляд горожанина средних широт, дерево – это вполне привлекательный материал, экологичный и т.д. Однако для северянина «деревяшка» -- ругательное слово, потому что он-то знает, что двухэтажные типовые домики, которым были застроены просторы Тюменского Севера -- это низкого качества некапитальное жильё, кривое и косое, разваливающееся на глазах и пожароопасное. Антитезой служит, по сути, любое «капитальное» строение.
Рисунок салехардского художника Андрея Вахрушева в экспозиции выставки «Новые города на старой земле» (Ямало-Ненецкий окружной музейно-выставочный комплекс имени И.С. Шемановского).
На улице Салехарда, 2021 г.
В период рождения тех северных «деревяшек» недообустраивали месторождения – не то, что жильё:
Экономия и на людях, и на вспомогательных производствах, аукнулась: к 80-м годам не только выросло недовольство низким качеством жизни на Северах (Севера платили за это высокой текучкой кадров), но месторождения стали быстро терять производительность, причём не только в силу естественного истощения, но и в силу буквальной их порчи варварскими методами добычи: быстрый отбор нефти приводил к быстрому обводнению месторождений. Проиллюстрируем на примере знаменитого Самотлорского месторождения – более чем показательного.
Торопливость обратной стороной имела и дополнительные затраты: «недостача» дорог к месторождениям выливалась в «переиспользование» вертолётов[21], технику топили в болотах, спокойно выписывая взамен новую – и т.д.
Необустроенность месторождений, дорог, промышленных объектов была причиной аварий и гибели людей.
Описание знаменитого месторождения Медвежье – сияющий на солнце новенький неработающий завод – пожалуй, вполне подходит в качестве символа тех способов хозяйствования.
Ведомства тех времён традиционно клянут за использование вахтового метода – но в реальности ситуация была ровно обратной: именно нефтегазовое ведомство боролось за строительство новых городов в Западной Сибири, вопреки казавшимся более рациональными планам Госплана, чему посвящена блестящая диссертация молодого тюменского историка Игоря Стася[23]. То, что сегодня видится как торжество Госплана, на самом деле было, по сути, его провалом:
Нефтегазовые ведомства буквально явочным порядком основывало новые города и в ЯНАО; за строительство новых городов ратовали не госплановцы, но сами нефтяники – и именно по той самой тактической причине, что жить им в «рациональных» вахтовых посёлках времён ускоренного освоения нефтяных и газовых богатств Западной Сибири было совсем, грубо говоря, тошно:
Итак, ведомственный Север не был, строго говоря, плодом госплановской рационализации экономики, не был и местом масштабного внедрения вахтового метода. Ключевой, доминирующей чертой освоения «нефтяных и газовых богатств Западной Сибири», пожалуй, была, хаотичность и сиюминутность решений. Как бы поразительно это ни казалось с сегодняшних позиций, когда Госплан видится чуть не панацеей, то было время сплошной неразберихи, постоянной подстройки под ситуацию и сиюминутных решений. Разработка гигантских месторождений была предохранительным клапаном, причём и монтировали, и чинили его буквально на полном ходу, ресурсы для прикрытия брешей деградирующей «неприоритетной» экономики нужны были здесь и сейчас. Эта версия кажется наиболее подходящей для того, чтобы объяснить, почему не уделялось внимание обустройству – как жилья, так и вспомогательных производств, инфраструктуры.
По тем же причинам – похоже – не происходило и капитальных вложений в мощности, которые могли бы обеспечивать всем необходимым и сам нефтегазовый сектор.
Вот тут мы и подошли к проблеме труб большого диаметра.
[1] Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 34.
[2] Куцев Г. Ф. Человек на Севере. — М.: Политиздат, 1989.
[3] Таблица из книги: Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 40.
[4] Судя по интервью, это понятие использовали для обозначения партийной работы: «А тут же была тогда такая должность – не на всех хватало должности, некоторые подснежниками работали. Завпарткабинетом». – «А что такое подснежник?» -- «Числится по штатам одно, а исполняет обязанности другие. Такое вы даже не знали, да? Должностей у горкома было немного – этих завпарткабинетом. А все тресты, предприятия у себя держали – за счет какого-то инженера. Я, например, числилась инженером, а была завпарткабинетом. А сначала вообще, сначала вообще не было у горкома должностей таких. И все на предприятиях держали вот так вот. И все были инженерами, как-то вот так» (Из интервью в Нижневартовске, 2018).
[5] Куцев Г. Ф. Человек на Севере. — М.: Политиздат, 1989.
[6] Яременко Ю. В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. М.: Наука, 2000. 400 с.
[7] Яременко Ю. В. Теория и методология исследования многоуровневой экономики. М.: Наука, 2000, стр. 10.
[8] Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными / пер. с англ. Н. Автономовой; под ред. В. Автономова; Гос. ун-т—Высшая школа экономики. М.: Изд. дом Гос. ун-та—Высшей школы экономики, 2011. 384 с.
[9] Пример подсказан Иваном Замятиным.
[10] На этот счет есть довольно подробное исследование в книге Дэна Сенора и Сола Сингера, на русском языке опубликованной в 2012 г. с несколько некорректным, на мой взгляд, названием «Нация умных людей». В оригинале – «Start-up nation».
[11] Яременко, стр. 16.
[12] Славкина М.В. Влияние нефтегазового комплекса на социально-экономическое развитие СССР в 1945—1991 гг. Дисс. на соискание уч. степени канд. Исторических наук. М., 2006.
[13] Клупт М.А. Демографическое развитие России: нефтяной нарратив // Социологические исследования, 2013, №5, с. 55-66. См. также перепечатку материала: http://www.demoscope.ru/weekly/2014/0589/analit04.php
[14] Клупт, 2013. Стр. 56—57.
[15] Райнерт Э. С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными / пер. с англ. Н. Автономовой; под ред. В. Автономова; Гос. ун-т—Высшая школа экономики. М.: Изд. дом Гос. ун-та—Высшей школы экономики, 2011. 384 с.
[16] Яновский В. В. Человек и Север. Магадан: Магаданское кн. изд-во, 1969. Стр. 21.
[17] Зубков, Карпов, стр. 185.
[18] Зубков, Карпов, стр. 187.
[19] Зубков, Карпов, стр. 185.
[20] Кузнецов Сергей. Самотлор как символ эпохи // Нефть и капитал. 5 июня 2020 г. https://oilcapital.ru/article/general/05-06-2020/samotlor-kak-simvol-epohi
[21] На этот счет много фактов приведено в многократно уже упомянутой книге Зубкова и Карпова.
[22] Из воспоминаний главного геолога Надымгазпрома В.А. Туголукова. Цит. по книге: Зубков, Карпов, стр. 185.
[23] Стась И.Н. Урбанизация Ханты-Мансийского автономного округа в период нефтегазового освоения (1960-е – начало 1990-х годов). Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. исторических наук. Томск, 2014.
[24] Стась, 2014. Стр. 18—19.
[25] https://sever-press.ru/2020/01/26/novye-goroda-stroit-poruchajut-ne-kazhdomu-osnovatel-nojabrska-otm...
[26] Ермолаев Сергей. Формирование и развитие нефтегазовой зависимости Советского Союза. М.: Издание Московского Центра Карнеги. 2017. Стр. 25—26.