Невидимые люди становятся видимыми. Часть II

Жизнь в эпоху первой невидимости 1950е – начало 1990-х

Ещё одним распространённым ошибочным представлением, правда, на сей раз свойственным широкой публике, а не академическим изданиям, является представление о крайней закрытости группы частников и их нежелании, сейчас или в прошлом, вступать в контакт с окружающим миром. На самом деле ненцы-частники никогда не изолировались от окружающего населения. С некоторым -- вполне, впрочем, понятным -- опасением они относились к чужакам, особенно представителям власти. Однако с людьми знакомыми, в том числе и приезжими, они поддерживали тесные контакты, причём как многообразие этих контактов, так и широта круга лиц поистине поразительны для группы, находящейся на полулегальном (если вообще не нелегальном) положении.

Наиболее тесные контакты частники поддерживали, как можно догадаться, с коллективизированными оленеводами, особенно из окрестных ненецких колхозов, позже объединённых в Усть-Карский совхоз «Красный Октябрь», и из зауральских предприятий. Частников и коллективизированных оленеводов-ненцев связывали многочисленные родственные связи. Более того, между ними заключались многочисленные браки: женами оленеводов-частников чаще всего становились девушки из семей колхозников, и наоборот, девушки из семей частников часто выходили замуж за колхозников. Через родственников, работающих в совхозе, организовывались визиты в посёлок, получение услуг (например, посещение врача), иногда приобретались товары. 

Чуть менее тесными, но тем не менее достаточно значимыми для обеих сторон были связи ненцев-частников с коми-ижемскими оленеводами из воркутинского совхоза и предприятий к западу от Воркуты. Встречаясь друг с другом обычно в летний период на берегу арктических морей или на местах рыболовства, эти две группы вели между собой активную меновую торговлю. Так, именно от ненцев-частников оленеводы-коми в основном получали тюленьи (нерпичьи) шкуры, которые они не умели добывать сами, но которые были им необходимы для изготовления водонепроницаемой летней обуви. Расплачивались за них покупными продуктами (мукой, крупой, сухарями) и иногда живыми оленями. 

Наконец, особую роль для частников играли контакты с оседлым населением на факториях, в посёлках и даже в самой Воркуте: именно эта группа была основным источником необходимых частникам для жизни продуктов и материалов и потребителем их товаров, общение и торговля с нею была основой их экономики. Разумеется, при такой высокой вовлечённости частников в сеть социальных связей их существование не могло быть секретом ни для кого из тех, кто хоть немного интересовался происходящим за пределами города или посёлка. О частниках знали, с ними общались, торговали, иногда даже выходили за них замуж, -- и при этом официально их не было!

Как оставаться "невидимыми" и успешно существовать

Справедливо и то, что сами частники осознавали шаткость своего положения и предпринимали меры, чтобы не видеть их было легко или, по крайне мере, возможно. Одной из самых важных таких мер было поддержание численности своих стад на относительно низком уровне: вплоть до конца советского периода размеры стад частников не превышали нескольких сотен оленей на семью, хотя, как свидетельствует резкий рост их стад в 1990-е (о чём чуть позже), быстро нарастить стада не было для них проблемой. Судя по всему, ограничение размеров стад было сознательным выбором самих частников, помнивших, что произошло с крупными оленеводами в 30-е годы, и понимавших, что появление многотысячных частных стад на совхозных землях советская администрация игнорировать уже не сможет, как бы ей этого ни хотелось.

Соответственно, оленьи стада служили частникам в основном для транспорта и в качестве источника материалов для одежды и чума, в то время как основной доход они получали от присваивающих отраслей – ловли рыбы, охоты на пушных животных и морских млекопитающих и продажи/обмена полученной продукции на факториях, в посёлках и иногда в самой Воркуте. Получать от этих отраслей максимальный доход им помогало то, что, в отличие от коллективизированных оленеводов, они не были привязаны к установленным срокам и маршрутам кочевания. В зимний период, когда колхозные оленеводы уходили на юг от Воркуты в лесотундру либо за Урал, частники оставались в тундре, в пределах досягаемости воркутинских посёлков или тундровых факторий, занимаясь промыслом песца или ловлей рыбы. Меха охотно, дорого и, главное, легально покупали на факториях, а рыбу сбывали в посёлках и городе через на редкость хорошо налаженные ещё с гулаговских времён сети фарцовки. 

С приходом весны частники, сделав запасы продуктов на весну, начинали откочёвывать на север, к Карскому морю. При этом чаще всего кочевали наискосок, в северо-западном или, реже, северо-восточном направлении, пересекая по пути несколько совхозных кочевых коридоров. Это делалось, чтобы не травить слишком сильно пастбища отдельных совхозов и дать, таким образом, совхозным администрациям возможность продолжать себя не замечать. Сроки миграций подгадывались таким образом, чтобы оказаться в местах ценного рыбного или охотничьего промысла, а главное – на морском побережье раньше совхозных оленеводов и успеть снять «пенку» с промысловых ресурсов. На побережье в середине лета происходила неизбежная встреча частников с совхозными оленеводами. Однако, поскольку площадь травяных летних пастбищ в любом случае значительно превышает потребности оленеводства (размер стад в нём лимитируется запасом зимних и иногда ранневесенних кормов), то две группы оленеводов не мешали друг другу и были склонны, скорее, торговать между собой, чем конфликтовать. Именно от совхозных оленеводов, наряду с охотой и ловлей рыбы, частники получали большинство необходимых продуктов в летний период. Уходили частники с побережья значительно позже совхозных оленеводов, занимаясь охотой на птицу и нерп, причём к местам зимовки и сбыта продукции шли опять наискосок.

 Большеземельская тундра осенью. Автор фото Андрей Братцев, GeoPhoto.ru

Такая экономическая модель приносила частникам пусть и не очень стабильный, но вполне приличный доход, который вплоть до второй половины 1970-х годов был вполне сравним, а иногда и превышал доход совхозных оленеводов. Не очень чувствовали они, судя по всему, и своё поражение в правах. Действительно, у частников не было документов, но вплоть до второй половины 1970-х годов паспортов не было и у совхозных оленеводов. Не имели частники, теоретически, и права на медицинскую помощь, но ведь и совхозные оленеводы, пребывая большую часть года вдали от населённых пунктов, воспользоваться этим правом могли нечасто (надёжная санавиация появилась лишь в 70-е). Более того, пребывая в зимний период ближе к посёлкам, частники могли на самом деле доставить своих больных к доктору даже быстрее, чем совхозные оленеводы, а отказывать тундровикам в медицинской помощи, интересоваться их статусом занятости и уж тем более требовать с них какие-то документы в Воркутинской агломерации было не принято (по крайне мере, мне не доводилось слышать о случаях отказа частникам в помощи). Наконец, многие (хотя и не все) дети частников не были зарегистрированы и не ходили в школу. Но опять же, школу сплошь и рядом бросали и дети совхозных оленеводов, а частники, регулярно посещая город и посёлки по своим торговым делам, ориентировались в поселковой и городской жизни часто куда лучше, чем оленеводы из бригад. Мой личный опыт общения с частникам показывает, что подавляющее большинство из них свободно говорит на трёх языках: ненецком, коми и русском, причём оленеводы старшего поколения утверждают, что так было и в советские времена. Если так, то частники вполне могли дать фору в образованности большинству тундровиков, а слухи, которые часто приходится слышать, что частники умеют говорить «только по-своему», объясняются, скорее, нежеланием частников общаться, чем действительно отсутствием знаний.

В своей замечательной книге «Священные нарты» Игорь Толкачёв, работавший в конце 1960-х годов культработником в «Красном Октябре», красочно описывает визит частников в совхозную бригаду, с которой он кочевал:

Терзания культработника окончились тем, что он организовал в чуме шашечный турнир между совхозными оленеводами и частниками, который частники выиграли, подтвердив тем самым если не преимущество, то по крайне мере равноценность своего образа жизни.

Положение частников относительно других групп тундровиков начало, впрочем, меняться в конце 1970-х и, особенно, в начале 80-х. Объясняется это не только тем, что совхозные оленеводы получили, наконец, к этому времени паспорта, но и тем, что рост зарплат в совхозах, происходивший с начала 70-х, и улучшение снабжения совхозных бригад обеспечили совхозным оленеводам заметно более высокий уровень жизни, чем у частников при их существовавшей модели. Именно к этому времени относятся, по большей части, рассказы коми-ижемских оленеводов о частниках как о людях бедных, с жадностью бросающихся на привезённые им конфеты и сгущёнку. Судя по всему в середине 1980-х начался даже некоторый отток людей из группы. Так, мне довелось встречать женщину родившуюся в семье частников в конце 1970-х годов, которая в середине 80-х обучалась в школе в посёлке Уст-Кара, причём вместе с ней, по её рассказам, там обучалась, по крайне мере, ещё одна девочка из частников. По её словам, их привезли в школу родители, посчитавшие, что образование обеспечит дочерям более достойную жизнь. К сожалению, сейчас сложно сказать, как вступление девочек в социалистическое общество было документально оформлено и насколько такие случаи были часты. Но сам факт их появления показывает, что группа частников вполне могла бы со временем размыться и сама, если бы крушение социалистической системы не вырвало её неожиданно из состояния невидимости.

Период видимости: начало 1990-х – начало 2000-х

Крушение социалистической системы произвело на частников двоякое воздействие. С одной стороны, благодаря ему, их образ жизни перестал быть чем-то предосудительным. Наоборот, из «пусть и пассивных, но врагов» они в одночасье превратились чуть ли не в героев, сумевших отстоять свою независимость и традиционный образ жизни перед бездушной государственной системой. С другой стороны, однако, крушение системы сделало продолжение этого образа жизни совершенно невозможным. Сначала опустели склады тундровых факторий, затем и сами фактории закрылись одна за другой. Одновременно чуть ли не ежедневно стали подниматься цены в поселковых магазинах, сделав даже самые базовые продукты и материалы недоступными для тундровиков-частников. Совхозные оленеводы, привозившие раньше на летние пастбища на побережье продукты, включая пресловутые сгущёнку и конфеты, и охотно снабжавшие ими частников в обмен на рыбу и нерпичьи шкурки, теперь не могли поделиться с ними даже заваркой, поскольку сами были вынуждены пить исключительно «белый чай». И, в довершение всех бед, воркутинская тундра наполнилась криминальными элементами или просто отчаявшимися людьми, не стеснявшимися при случае застрелить пасущихся там оленей на пропитание.

Экономическому кризису и порождённым им бедности и отчаянью достаточно быстро удалось сделать то, что не смогли в своё время сделать советские работники Ненецкого округа и до чего так и не дошли руки у советской администрации Воркуты: заставить ненцев-частников выйти из тундры и пойти на контакт с государством. Одна за другой группы частников стали прибывать в посёлок Советский в Воркуте, Усть-Кару и зауральские поселения, чтобы оформить для себя пособия на детей, другие социальные пособия и выплаты, попробовать встать на учёт как безработные – иными словами воспользоваться всеми теми путями, которые позволяли их родственникам-совхозникам свести концы с концами при нерегулярной выплате зарплат. Вот как это описывалось в письме, опубликованном в 2000 году в журнале «Мир коренных народов – живая Арктика»:

Именно при таких печальных обстоятельствах и произошло то самое «открытие» частников, которое вызвало такой ажиотаж за рубежом. Для российских чиновников, однако, это «открытие» означало длинную последовательность действий по ре-интеграции частников в государство: для того, чтобы начать начислять частникам пособия, их и их детей нужно было, прежде всего, паспортизировать, поставить на учёт и регистрацию. Дети школьного возраста должны были быть отправлены в школу, их родители – получить набор социальных и медицинских документов. Более того, закон требовал, чтобы имущество частников было зарегистрировано и пересчитано, а стада привиты от заразных болезней. Всё это сопровождалось огромными трудностями, которые ещё больше усугублялись неусыпным общественным вниманием к процессу. Так, в 2000 и 2001 годах журнал Ассоциации КМНС «Мир коренных народов – живая Арктика» опубликовал серию статей, где правительство Республики Коми и администрация Воркуты критиковались за продолжающееся бедственное положение членов группы. Критика была во-многом обоснованной: достаточно сказать, что, судя по данным корреспондентов журнала, не все члены группы получили паспорта и пособия, а в организованных для детей частников школе-интернате и детском саду не было ни одного работника, говорившего по-ненецки. Кроме того, указывалось на продолжающееся отсутствие медицинской помощи частникам и неэффективность мер по борьбе с криминалом, из-за чего оленей воркутинских ненцев продолжали отстреливать, а на них самих -- нападать с целью грабежа. В оправдание администрации Воркуты следует заметить, впрочем, что её возможности в этот период глубокого кризиса города и массового оттока из него населения были очень ограничены. Тем не менее, к концу 1990-х большинство ненцев удалось паспортизировать и организовать для них помощь и образование для их детей. Могло показаться, что ненцы-частники перестали, наконец-то, быть невидимыми людьми и заняли своё место в государственной системе.

Баптизм у ненцев

Другое важное изменение в судьбе ненцев в этот период было связано с деятельностью религиозных организаций. Активист из США, упомянутый в начале этой статьи, не был единственным, кого беспокоило, как ненцы перенесут столкновение с нашей жестокой цивилизацией. С конца 1990-х годов среди частников начала развивать свою деятельность церковь христиан-баптистов, движимая, по крайне мере поначалу, тем же беспокойством. В масс-медиа, да и в научных кругах, существует несколько версий того, как была организованна проповедь баптистов и какими методами она осуществлялась. Так, в прессе и на телевидении Республики Коми, где деятельность баптистов в районе Воркуты начала активно обсуждаться в начале 2010-х, неоднократно высказывалось мнение, что баптистская проповедь получала щедрое финансирование из-за рубежа (особенно часто указывались Канада и Украина), и что проповедники использовали наивность ненцев и их незнакомство с современными реалиями, чтобы обеспечить себе успех. Судя по имеющимся антропологическим исследованиям процесса христианизации ненцев баптистами, однако, зарубежное финансирование их деятельности если и имелось, то было гораздо менее масштабным, чем изображают масс-медиа, а слухи о наивности ненцев-частников и их незнакомстве с современными реалиями, как должно быть понятно и из этой работы, сильно преувеличены. Тем не менее, факт остаётся фактом: проповедь баптистов среди ненцев-частников оказалась на редкость успешной – за одно десятилетие им удалось добиться большего, чем православные проповедники. Свою роль в этом, несомненно, сыграли личные качества и преданность делу проповедников, в особенности их лидера Николая Гончарова. Однако, по моему мнению, главной причиной успеха баптистской миссии стало то, что объект её деятельности – ненцы-частники – чуть ли не впервые почувствовали, что к ним не просто проявляют искренний интерес, но относятся как к равным. Всё-таки за пределами сообщества оленеводов (да иногда и внутри него) к этой группе часто относились как к изгоям, дикарям, «пассивным врагам советской власти», и иное отношение стало для них открытием.

Ко второй половине первого десятилетия нашего века христианство баптистского толка приняло большинство ненцев-частников. При этом невозможно отрицать, что смена религии оказала положительное влияние на их быт в нескольких сферах. Прежде всего – и, пожалуй, самое главное – с переходом в христианство связано прекращение злоупотребления алкоголем, от которого ненцы-частники сильно страдали всю вторую половину XX века. Отказ от алкоголя стал настолько полным и поразительным, что его факта и положительного влияния на жизнь ненцев не решаются отрицать и представители православной церкви. Большое значение имел также и отказ от азартных игр в карты, которые также были очень распространены среди ненцев и часто являлись причиной крупных финансовых потерь. Наконец, отказ от алкоголя и игр не могли не оказать положительного влияния на экономику частников, и действительно, начиная с 2000-го года хозяйства воркутинских ненцев-частников начали быстро укрепляться и к концу десятилетия тех ужасов, о которых писал «Мир коренных народов» в 2000 году, уже нельзя было даже представить. 

Особенно ярко рост благосостояния воркутинских частников виден по увеличению их оленьих стад. Если в конце советского периода стада частников, как уже было сказано, насчитывали не более нескольких сотен голов оленей на семью, то к концу первого десятилетия нашего века нередкими стали стада в несколько тысяч оленей. Сайт северного отделения церкви христиан-баптистов приписывает и этот рост влиянию свой проповеди, что, конечно, не удивительно. Замечу, однако, что сходный по темпам рост поголовья частных оленей происходил в тот же период и в соседнем Ямало-Ненецком округе, в районах абсолютно не затронутых баптистской проповедью. Поэтому, не отрицая положительного влияния христианизации, я всё-таки думаю, что основную роль здесь сыграли улучшение экономической инфраструктуры, в частности, восстановление тундровых факторий и платежеспособного спроса на продукцию оленеводства, рыболовства и охоты в посёлках и в городе, а также исчезновение, как впоследствии оказалось временное, факторов, сдерживавших развитие частного оленеводства в советский период.

***

Увеличение стад и развитие торговли, на этот раз происходившие в «видимом» режиме, требовали создания каких-то организационных форм хозяйствования, признаваемых государством. Как и в Зауралье, среди воркутиских частников такой формой стала община коренных народов, функционирующая без объединения имущества и стад, и таким образом допускающая сохранение частных хозяйств. Первая такая община, Ямб-то, была создана в начале 2000-х годов ненцами-частниками кочующими к западу от Воркуты, причём в её создании активное участие приняла администрация Ненецкого автономного округа. Ею были даже предприняты попытки, правда не очень удачные, наделить общину пастбищными угодьями на территории округа. Вторая община под названием «Ты’ пэртя’» (нен. «оленевод»; в официальных документах Республики Коми обычно фигурирует как «Тибертя» или «Тибэртя») была организована чуть позже среди ненцев, кочующих к востоку от Воркуты. Именно она и оказалась в центре конфликта, приведшего ненцев к новой невидимости.