"Надо отсюда валить!" О миграционных предпочтениях Ухты и Воркуты
Чем различаются два города, очень похожие по судьбе.
Население российской Арктики продолжает сокращаться. Можно успокаивать себя тем, что так происходит не везде: в Ямало-Ненецком и Ханты-Мансийском автономных округах с начала XXI века спад населения сменился ростом, достигшим в начале прошлого десятилетия весьма значительных размеров (правда, сейчас несколько подсократившимся). Можно указывать на то, что и в большинстве других арктических областей нашей страны стремительный отток населения, наблюдавшийся в 1990-е годы, всё-таки ощутимо замедлился. Можно указать, наконец, что даже сейчас российская Арктика остаётся в целом самым густонаселенным арктическим регионом мира. Тем не менее, факт остаётся фактом: российская Арктика продолжает быстро терять население, и как бы ни был богат нефтью и газом север Тюменской области, как бы ни были привлекательны его зарплаты для жителей более южных регионов нашей страны, -- его локальный экономический бум смог лишь чуть замаскировать эту тенденцию, но не переломить её.
Объяснений падению населения может быть множество. Можно в очередной раз вспомнить «советологов с холода» Фиону Хилл и Клиффорда Гадди с их «Сибирским проклятием»: согласно им, освоение российской Арктики никогда не было естественным процессом, обусловленным экономическим расчётом и выгодой, а направлялось соображениями политики и идеологии; в результате население российской Арктики оказалось гораздо более многочисленным, чем могло бы быть обусловлено экономически, и, более того, распределено совсем не так, как того требуют принципы экономической географии. Его отток из региона, поэтому, суть естественный и неизбежный процесс возвращения к нормальности, остановить его можно, лишь вернувшись к спонсированию освоения Арктики по политико-идеологическим причинам, которое, впрочем, чем дальше, тем больше будет влетать Российскому государству в копеечку. Можно, как это делала, например, в публикациях на данном сайте Надежда Замятина, призвать на помощь теорию цикла бума-упадка (Boom-Bust cycle) как неизбежной характеристики освоения территории, где неизбежные «холодный налог» (расходы, связанные с преодолением эффектов неблагоприятного климата) и «налог удалённости» (расходы, связанные с транспортировкой сырья и вывозом продукции) делают невыгодным всякое нацеленное на широкий рынок производство, за исключением добычи ресурсов. Единственное, что нам остаётся в этом случае, - слабая надежда на «эффект Джека Лондона», повышающий вероятность того, что, если новый добывающий бум в регионе всё-таки случится, то он затронет пребывающие в упадке города, оставленные прежним бумом. Можно, наконец, просто сравнить доходы и расходы жителей Арктики и средней полосы и процитировать известную пословицу о том, какие места ищет рыба и чем они отличаются от мест, предпочитаемых человеком.
Все эти объяснения не исключают друг друга и, скорее всего, являются верными. У них, однако, есть одна общая черта: будучи объяснениями макроуровня, они излагают лишь общую тенденцию, оставаясь слепыми к локальным различиям. А локальные различия, между тем, могут быть весьма и весьма существенны. Например, в современной российской Арктике найдётся мало мест, настолько пострадавших от оттока населения, как Воркутинская городская агломерация (город Воркута и расположенные рядом с ним рабочие шахтёрские посёлки, так называемое Воркутинское кольцо) на севере Республики Коми. Некогда процветающая городская агломерация с населением, составлявшим в 1989 году приблизительно 200 000 человек, потеряла к настоящему времени более половины своего населения, причём количество отъезжающих в отдельные годы достигало девяти тысяч человек (1996 год). В результате, многие посёлки и отдельные районы собственно Воркуты совершенно обезлюдели и сейчас представляют собой скопления покинутых и заледеневших многоэтажных домов, школ, хозяйственных построек, весьма апокалиптично смотрящихся на фоне заснеженной тундры и ставших поэтому местом паломничества охотящихся за эффектными кадрами кинорежиссёров, журналистов, а в последнее время ещё и всякого рода интернет-блогеров. На конец прошлого десятилетия в оставшихся жилыми районах проживало, по официальным данным, 70 000 человек, причём агломерация продолжала терять население по 2-3 тысячи человек в год, став, таким образом, зримым символом кризиса освоения российской Арктики и порождая множество жутких мифов. Так или иначе, Воркуту знают все, кто интересуется российским севером.
С другой стороны, располагающийся в той же Республике Коми, примерно в 500 километрах к югу от Воркуты, город Ухта известен, наоборот, немногим. Действительно: в отличие от Воркуты, гостя Ухты не встречают пустые окна мёртвых домов -- наоборот, город выглядит достаточно обжито и весело, несмотря на ряды типовых советских многоэтажек, занимающих большинство улиц вокруг центра. Если гость прибыл в Ухту из Воркуты, то ему сразу же бросится в глаза большое число молодёжи на городских улицах, а в городских социальных сетях он не без удивления прочтёт сетования на высокие цены на недвижимость в городе, а иногда и жалобы на большое количество в нём приезжих. Разумеется, не всё в городе так безоблачно -- так, представители местной интеллигенции с горечью расскажут нашему гостю, что в городе остро стоит демографическая проблема: по сравнению с 1989 годом население города сократилось с примерно 115 до примерно 100 тысяч человек. Действительно, пятнадцать тысяч человек потеряно за тридцать лет, любой согласится, что есть о чём бить тревогу… кроме, пожалуй, того, кто только что приехал из Воркуты, где, как было сказано выше, такое количество жителей уезжало за два-три года.
А между тем, как я надеюсь показать в первой части статьи, между Ухтой и Воркутой очень много общего как с исторической, так и с экономической точки зрения. Эти два города были основаны практически одновременно в качестве опорных пунктов ГУЛАГа (можно ли представить себе более «ненатуральную» и «политико-идеологическую» историю основания с точки зрения теории Хилл и Гадди?), и развивались практически параллельно в качестве центров добывающей промышленности -- нефтяной в случае Ухты и угольной в случае Воркуты. Основные элементы инфраструктуры возникали в этих населённых пунктах практически одновременно: они в один и тот же год получили статус города, в один и тот же год оказались связанными с большой землей с помощью железной дороги, в них практически одновременно открывались кинотеатры, учебные заведения (в том числе учреждения высшего образования), предприятия подсобного производства. Иными словами, города одновременно прошли через стадию бума и оказались на пороге стадии упадка. Если между ними в этом смысле и можно усмотреть разницу, то она, скорее, в пользу Воркуты, чем Ухты: после своего основания в 1930-м этот город прошёл через все стадии развития, присущие, согласно Н. Замятиной, «нефтяному» городу: от собственно центра добычи, вокруг которого постепенно истощаются месторождения и уходят всё дальше добывающие площадки, -- к центру освоения, ответственному за разведку нефти, строительство нефтедобывающей и нефтетранспортной инфраструктуры на территории всей Тимано-Печерской нефтегазоносной провинции, -- и затем к потере этого статуса в связи с уходом из города нефтедобывающих предприятий, стремящихся быть поближе к местам добычи. В отличие от Ухты, добыча угля в Воркуте хоть и сократилась, но никогда не прекращалась. Наконец, дабы удовлетворить сторонников упомянутой выше пословицы о местах, которые ищут рыба и человек, упомянем, что Ухта и Воркута имеют сходный уровень среднего дохода, а зарплаты в недобывающем секторе в двух городах одинаковы. Более того, в Воркуте (что неудивительно) гораздо ниже цены на недвижимость по сравнению с Ухтой.
Таким образом, очевидная значительная разница в оттоке населения между двумя городами не объясняется ни одной из теорий макроуровня. Не объясняет её, на наш взгляд, и ссылка на более южное положение Ухты по сравнению с Воркутой. Действительно, в отличие от тундровой Воркуты, Ухта (63 градуса 34 минуты с.ш.) расположена в таёжной зоне, приблизительно на той же широте, на которой в соседних ЯНАО и ХМАО расположены города Ноябрьск (63 градуса 12 минут с.ш.) и Белоярский (63 градуса 43 минуты с.ш.). Поскольку вечная мерзлота вокруг города отсутствует, то его жители имеют возможность заниматься огородничеством на приусадебных участках. Однако урожаи, которые с них можно получить, весьма скромны и сводятся к ограниченному набору овощей (картофель, морковь, лук) и нескольким морозоустойчивым сортам клубники и малины. Хотя эта продукция, конечно, может что-то прибавить к основному доходу жителя Ухты, прибавка вряд ли настолько значительна, чтобы объяснить огромную разницу в миграции населения, особенно если учесть, что зарплата бюджетников, традиционно самой социально незащищённой категории населения, в Воркуте выше из-за ощутимо большей северной надбавки. Можно предположить, что эта надбавка компенсирует отсутствие малопродуктивных ухтинских огородов, как и расходы, связанные с различием примерно в три градуса между средними температурами в двух городах.
С 2019 года Центр социальных исследований севера Европейского университета в Санкт-Петербурге, при финансировании РФФИ, осуществляет исследовательский проект «Арктические связи: люди и инфраструктуры», с целью лучше понять характер социальных связей и миграционных потоков между российской Арктикой и остальной территорией страны. В ходе осуществления этого проекта разница между Воркутой и Ухтой привлекла наша внимание как один из ярких, но практически всегда игнорируемых примеров ограниченности макромоделей. Нам показалось, что более тщательное исследование этой разницы, в том числе полевыми методами, может сказать много практически полезного о механизмах оттока населения с севера. Действительно, ведь ещё один существенный недостаток макромоделей, помимо их очень общего характера, состоит в том, что с факторами, которыми они оперируют, ничего невозможно сделать: мы не в силах изменить ни характер былого освоения российской Арктики, ни обусловленную объективными закономерностями неизбежную смену периода бума периодом упадка. Однако менее общие факторы, обусловливающие вариации в осуществлении постулируемых макромоделями закономерностей, вполне могут оказаться в нашей власти. И если они способны вызывать настолько существенные зигзаги в ходе экономико-социальных процессов, что они могут порождать разницу между Воркутой и Ухтой, то их, конечно, полезно знать. Некоторые предварительные результаты нашего исследования и представлены в этой статье.
Города-близнецы Воркута и Ухта: история формирования современного населения
История городов Ухта и Воркута началась практически одновременно: можно сказать, что история обоих городов берет начало в тот январский день 1929 года, когда на специальном совещании ОГПУ было принято решение об использовании труда заключённых для освоения нефтяных и угольных месторождений Печорского бассейна. Уже через несколько месяцев специальная экспедиция ОГПУ в составе 125 заключённых печально известного Соловецкого лагеря особого назначения и нескольких десятков солдат отправилась из Архангельска в долгое путешествие через Белое и Баренцево моря и затем вверх по рекам Печора, Ижма и Ухта. 21 Августа 1929 года экспедиция достигла того места, где в реку Ухта впадает маленькая речка Чиб-Ю. Здесь были построены бараки и заложены первые нефтяные скважины, давшие начало спецпоселению Чибъю – будущему городу Ухта. В течении осени и зимы 1929 – 1930 гг. в поселение прибыло ещё несколько этапов с заключёнными, а осенью 1930 года, через год после прибытия первого этапа, экспедицию ждал первый успех: одна из нефтяных скважин, наконец, дала промышленный фонтан нефти. Место, где располагалась эта скважина, находится ныне почти в самом центре города Ухты и отмечено специальным памятным знаком, который, впрочем, ничего не говорит об обстоятельствах этого знаменательного события.
Весной следующего, 1931 года экспедиция приступила к осуществлению своей второй задачи – освоению Печорского месторождения угля. Группа заключённых была отправлена из Чибъю на север, вверх по Печоре и её притоку Усе. К концу лета эта группа достигла берегов реки Воркуты, притока Усы, известного выходами каменного угля. Здесь было основано новое поселение, получившее название «Рудник» и давшее начало городу Воркута. Иронично, что именно тот район города Воркуты, который находился на месте этого поселения и сохранял его название, оказался полностью заброшенным в начале 2000-х и теперь служит излюбленным фоном для бесконечных блогерских клипов, показывающих упадок города. 6 июня 1931 года, когда заключённые-основатели Воркуты были ещё в пути, отправившая их в путь Специальная экспедиция была упразднена и преобразована в Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь – «Ухтпечлаг», администрация которого находилась в Чибъю. Он просуществовал до 1938 года, а затем, с неуклонным ростом числа заключённых, был разделён на два лагеря – «Воркутлаг» (1938-1960) и «Ухтижемлаг» (1938 – 1955). Рассматриваемые нами населённые пункты, ставшие в результате этого разделения «столицами» своих собственных гулаговских «островов», вскоре были преобразованы в рабочие посёлки и получили, наконец, свои нынешние названия – рабочий посёлок Ухта (1938) и рабочий посёлок Воркута (1940). В 1941-м году новопостроенная печорская железная дорога связала их между собой и с центральными областями страны, что дало мощный импульс к их дальнейшему росту. В ноябре 1943 года оба посёлка одновременно получили статус города. К этому времени население каждого из них измерялось уже десятками тысяч человек, в основном заключённых, но и свободное население также росло. В городах были водопровод и центральное отопление, кинотеатры, школы, больницы, стадионы, парки и даже театры, где выступали труппы, состоящие из заключённых, в том числе профессиональных актёров из Москвы и Ленинграда.
После смерти И. Сталина (1953 г.) начался процесс свёртывания Гулага и замены подневольного труда и населения наёмным. Этот длинный и полный противоречий процесс занял, в случае Воркуты, почти десять лет: труд заключённых перестал использоваться на воркутинских шахтах только в 1960 году, а Воркутлаг был официально ликвидирован только в 1962-м. В Ухте, где наиболее трудозатратная часть освоения месторождений рядом с городом была к этому моменту более или менее закончена и нужда в дешевой рабочей силе соотвественно сократилась, процесс был менее длительным и относительно более лёгким. Тем не менее, судя по воспоминаниям современников, проблема обеспечения нефтедобычи рабочей силой оставалась основной для администрации Ухтинского комбината вплоть до конца 1950-х годов.
В обоих городах, однако, результатом этого процесса стала значительная смена состава населения к началу 1960-х годов. Действительно: большинство заключённых, составлявших до этого большую часть населения городов и рабочей силы предприятий, не испытывали, понятное дело, особо тёплых чувств к местам своего заключения и стремились покинуть их при первой возможности. Кроме того, отношения между «прежним», гулаговским населением городов и начавшими активно прибывать в города с первой половины 1950-х наёмными работниками складывались достаточно напряжённые: последние, в большинстве своём, видели в первых опасных преступников, с которыми не стоит иметь дело или вступать в какие бы то ни было отношения. Это касалось в том числе – а возможно даже прежде всего -- лиц, осуждённых за политические преступления и антигосударственную деятельность; такие люди в начале 1950-х составляли большое количество (в Воркуте – абсолютное большинство) заключённых.
Впрочем, отъезд бывших заключённых не был выгоден гражданским властям города и добывающих предприятий: мало того, что они теряли рабочие руки – это были руки работников имевших большой, многолетний опыт работы в шахтах или на скважинах, в то время как прибывающие наёмные работники в подавляющем большинстве такого опыта не имели: основным способом их набора была вербовка, чаще всего среди демобилизующихся солдат срочной службы в армейских частях. Большинство из завербовавшихся (как и большинство населения страны вообще в тот период) происходили из сёл и никогда не видели шахту или буровую установку, что, кстати, отражалось не только на производительности труда, но и на количестве аварий и уровне травматизма, которые, например, на воркутинских шахтах достигли в это время максимума за весь период, о котором у нас есть сведения. Поэтому администрация оказывалась вынуждена не просто использовать бывших заключённых, но и поручать им руководящие и достаточно высокооплачиваемые должности бригадиров, начальников участков и т. д. Кроме того, существенная часть заключённых даже после своего освобождения долго оставалась поражённой в правах: им было запрещено возвращение на их родину (в случае, если они были осуждены за членство в националистических либо коллаборационистских движениях), проживание в крупных городах, работа по прежним специальностям и т.д. Наконец, негативное отношение к бывшим заключённым в южных районах страны часто было ещё хуже, чем среди наёмных работников Воркуты и Ухты. Всё это поначалу удерживало некоторую часть бывших заключённых в городах. Однако по мере того, как численность «нового» населения росло и росли его трудовые качества, силы, выдавливающие бывших заключённых из городов, увеличивались, а удерживающие -- наоборот, уменьшались, что в конце концов приводило к их отъезду. В результате, современное население городов практически полностью состоит из тех, кто приехал в них после 1953 года и их потомков, представителей и потомков населения гулаговского времени почти не осталось, хотя многие жители старшего возраста помнят об их былом присутствии.
В противоположность им, завербованные переселенцы 1950-х годов и их потомки до сих пор составляют значительную долю населения Ухты и, особенно, Воркуты. Набиравшиеся, как было сказано выше, в основном среди демобилизующихся солдат (реже -- среди выпускников профессиональных училищ), эти переселенцы по своему происхождению представляли настоящую «сборную солянку», где были представлены все основные национальности и районы страны. Эти люди жили и работали вместе, постепенно обзаводились семьями (за жёнами часто ездили на родину, в родное село или район) и, судя по рассказам и документальным свидетельствам, были крепко связаны между собой отношениями дружбы и товарищества, которые заменяли им отношения родства и явно доминировали над факторами происхождения и национальности. Складыванию таких отношений способствовали как тяжёлая и опасная (в особенности, как было сказано выше, для необученной категории населения) работа, так и особенности быта северных городов того времени, где новоприбывающим рабочим приходилось ютиться в общежитиях – часто землянках (особенно много их было в безлесой Воркуте) и бывших лагерных бараках, и совместно преодолевать значительные бытовые трудности. Впрочем, качество жизни в городах значительно выросло уже в следующее десятилетие (1960-е годы), когда и в Ухте, и в Воркуте развернулось значительными темпами строительство жилья и бытовой инфраструктуры. К началу 1960-х годов (в Ухте даже немного раньше) замещение гулаговской рабочей силы наёмной полностью завершилось, и население городов вновь стабилизировалось. Вербовка новых переселенцев прекратилась; более того, в начале 1960-х были даже временно отменены многие из введённых ранее мер материального стимулирования переселения: урезаны северные надбавки, отпуска и т.д. Снова их ввели, хотя и немного в другой форме, только к концу десятилетия. В результате, начиная с 1960-х годов характер развития Воркуты и Ухты, включая характер миграции в них и из них населения, начинают всё больше различаться.
Автор: К.В. Истомин, Центр социальных исследований севера, Европейский университет в Санкт-Петербурге.