Как на Север телеграф тянули. От Колы до Екатерининской гавани

Телеграфная экспедиция, возглавляемая губернатором Архангельска Александром Энгельгардтом, близилась к завершению. Сам губернатор и группа из тридцати человек, куда входили инженеры, гребцы-лопари и солдаты-охотники, за десять дней по воде и пешком прошли от Архангельска до Колы. Следующий переход инженеры наметили от Колы до Мурмана или, если быть точнее, до Екатерининской гавани – большого залива Северного-Ледовитого океана.

Несколько слов о Мурмане и о Коле…

В конце XIX века Мурманским берегом называлась вся прибрежная полоса Ледовитого океана от Белого моря (считая от Святого Носа) до границы с Норвегией. Дружеские отношение между Россией и Норвегией установились издавна (напомним, что князь Ярослав Мудрый был женат на дочери норвежского короля). Традиция хороших добрососедских отношений между двумя странами сохранилась вплоть до времён Энгельгардта: во всех северных норвежских приморских городах – Вардэ, Вадзэ, Гаммерфесте и Тромсе – можно было встретить множество поморских судов; с этими городами поморы веками вели выгодную для себя меновую торговлю.

Первыми русскими поселенцами на Мурмане были новгородские выходцы, а первым поселением, о котором упоминается в русских летописях 1264 года, была Кола. Впрочем, в каком году основана Кола, неизвестно. Постоянные войны, которые вёл Иван Грозный со Швецией, требовали на Севере укреплённого военного пункта, поэтому в 1550 году Кольский посёлок был переименован в Кольский острог. Само же управление Кольским округом было вверено особому воеводе. Вместе с тем острог служил местом ссылки государственных преступников, что продолжалось до 1804 года.

Следует сказать, что Пётр I, сознавая, насколько важен Север в политическом и торгово-промышленном отношении, укрепил Кольский острог и переименовал в Кольскую крепость (1701).

В 1780 году, при Екатерине II, Кольская крепость была упразднена и обращена в уездный город. Арсенал и боевые припасы перевезли из Колы в Екатерининскую гавань, стоящую в 50 верстах от Колы, при устье Кольской губы, у открытого океана. В то время там предполагалось создать военный порт, что, впрочем, так и осталось неосуществленным. Позднее все припасы свезли в Соловецкий монастырь; сама же гавань была разорена в 1809 году англичанами. Той же участи Кола подверглась в 1855 году.

В 1864 году в губе Ура образовалась колония из финнов, а в Вайда-губе – из норвежцев. Западные поселяне доказали, что на Мурманском берегу можно жить безбедно: им удалось обзавестись, без пособия со стороны правительства, постройками и рогатым скотом. Занимаясь рыбными промыслами, они в то же время разработали луга и даже завели огороды.

Убедившись в важном экономическом значении Мурманского берега для всего Севера России, правительство признало необходимым поощрить переселение на Мурман. В 1868 году был учреждён ряд «высочайших» льгот, среди которых особенно важной льготой была беспошлинная торговля по всему Мурманскому берегу. Однако полная свобода торговли имела и свою обратную сторону: огромный ввоз всевозможных крепких напитков иностранных производителей – разных ликёров, водок, норвежского рома, особенно полюбившегося промышленниками, привела к тому, что рыбаки пропивали большую часть своего улова и заработка. Вследствие этого правительство издало в 1886 году ряд указов об устранении излишнего числа заведений для оптовой и розничной торговли на всём Мурманском берегу. Закончилось это тем, что ввоз иностранных крепких напитков на Мурмане был и вовсе прекращён, и капитаны перестали, как это было раньше, стопорить свои пароходы посреди океана и угощать друга друга ромом. 

Дарованные льготы привлекли на Мурманский берег новых колонистов – сперва из Норвегии и Финляндии, а затем, постепенно, русских переселенцев. Ещё в большей мере способствовало колонизации Мурманского побережья учреждение Архангельско-Мурманского пароходства, давшего возможность колонистам сбывать свой промысел.

Главной основой для промышленной деятельности на Мурмане служат неисчерпаемые рыбные богатства моря у его берегов. Основной предмет промысла – треска. Кроме трески ловятся палтус, пикша, сайда, зубатка, камбала, морской окунь и морской налим. Все упомянутые рыбы приближаются весной к побережью для метания икры. Известно, что треска идёт к нам с тёплым течением Гольфстрима от Норвегии, поэтому первые уловы бывают всегда на западной стороне, а затем уже промысел переходит на восточную сторону Мурмана. Течение Гольфстрима ежегодно меняется: в иной год оно подходит ближе к берегу, в другой – дальше. В промысловом отношении это имеет большое значение, так как год от году приходится выезжать на разные расстояния в море.

Первыми русскими рыбопромышленниками здесь были новгородцы, поселившиеся в Коле. О кольских промыслах вскоре стало известно во всей Двинской области, и на Мурман начали стекаться жители приморских поселений Мезенского, Архангельского, Онежского и Кемского уездов. На промыслел обыкновенно направлялись отдельными партиями с кормчим во главе. Эти партии, называвшиеся ватагами, располагались в каком-нибудь удобном для стоянки судов заливе, где промышленники устраивали становища – строили избы (станы), в которых хранили свои запасы и укрывались от непогоды. Во времена экспедиции Энгельгардта подобных становищ насчитывалось около сорока. В каждом доме проживало до 20-25 человек. В тесных избах постоянно сушилась одежда, рыболовные снасти, готовилась пища… Неудивительно, что при таких антисанитарных условиях, тяжёлом труде, однообразной рыбной пище, суровом климате, промышленников часто поражали различны болезни, среди которых цинга занимала первое место. К счастью, жизнь рыбаков облегчала деятельность архангельского Общества Красного Креста, которое внимательно следило за их здоровьем и нередко спасало жизни промышленников.

    Поморы. Фото. Якова Лейцингера. Кон. XIX в.

Во всех становищах постоянно проживало лишь несколько колонистов. Большинство же пришлых промышленников населяли особо излюбленные ими места, но нередко перекочёвывали из одного становища в другое, смотря по ходу рыбы – куда она приходит. Энгельгардт приводит пример одного становища в Цып-Наволоке, где были выстроены церковь, больница, фактория. Но спустя год-другой, когда рыба не ловилась поблизости, к приезду экспедиции все постройки оказались заколоченными.

Самый большой промысел на Мурмане конца XIX века производился на небольших судах, называемых шняками. Колонисты соединялись обыкновенно артелями по 4-5 человек и делили улов между собой поровну, отделяя добавочную часть «корщику», на долю которого выпадает более всего трудов.

Энгельгардт не раз упоминает, что условия промысла на Мурмане требуют быстрых отношений между отдельными становищами и рынками сбыта, поэтому отсутствие телеграфа было одной из главных причин, тормозящих развитие промысла.

К приезду экспедиции в Колу была начата установка столбов для телеграфной линии (по направлению к Екатерининской гавани). На месте, где был поставлен первый столб, при стечении горожан, был отслужен благодарственный молебен. Губернатор отмечает, что когда экспедиция прибыла в Екатерининскую гавань, телеграфная линия уже встала на несколько вёрст, причем с места работ было установлено телефонное сообщение с Колой. Это дало возможность производителю работ иметь возможность связываться с местными властями и, в случае надобности, обращаться к их содействию, не посылая всякий раз нарочных.

Так как на Мурманском берегу леса нет, а доставка его из лесных массивов Кольского полуострова обошлась бы сравнительно дорого, то все телеграфные столбы, потребовавшиеся для мурманской береговой линии, в количестве 7200 штук доставлялись из Архангельска на пароходах. Во избежание излишних расходов по развозке столбов сухим путём, они подвозились пароходами ко всем пунктам, где телеграф подходит к берегу моря. Причём столбы, проволока и прочие телеграфные принадлежности сдавались на хранение не только сельским властям, но и «благонадёжным колонистам».

Благодаря энергичным распоряжениям Энгельгардта, к следующему лету 1896 года телеграфная линия протянулась от границы Норвегии на Печенгский монастырь, Рыбачий полуостров, Екатерининскую гавань, Колу и Кемь, то есть на 1000 вёрст. Тогда же открылись и телеграфные станции с приёмом «депеш» в Печенгском монастыре, Вайда-губе, Екатерининской гавани, Коле, Керети, Ковде. 

…Вернемся немного назад, когда Энгельгардт только намеревался идти из Колы в Екатерининскую гавань.

Не зная, насколько проходим этот путь (приблизительно 60 вёрст), губернатор отправил вперёд охотничью команду. Путь до гавани охотники прошли за 36 часов, не встретив нигде особых препятствий. Вся эта местность представляет волнистую, иногда довольно возвышенную каменистую поверхность, "покрытую кривою, чахлою березою и вообще -- скудной растительностью; по всему пути нет никаких тропинок, и ориентироваться непросто…"

Энгельгард сообщает, что охотники видели несколько лисиц и двух бурых медведей, которое, завидев людей, предпочли скрыться. Сам губернатор с командой инженеров добрался до Екатерининской гавани побережьем.

Здесь, в гавани, по свидетельству Энгельгардта, раскрылись истинные таланты его повара… Так как кулинарное искусство более не требовалось (на пароходе был свой кок), то Павел принялся делать чучела птиц. «Ежедневно из его искусных рук, - пишет Энгельгардт, - выходило по несколько чучел разных морских птиц, которые доставляли ему охотники. Бывало, завидит он где-нибудь птицу, тюленя или морскую свинку, которые ещё нет в его коллекции, и тотчас подымает всех на ноги: подай их ему во что бы то ни стало. Больше всего доставалось подполковнику Чарковскому, которого мой повар будил иногда ночью, докладывая, что он заприметил какую-нибудь птицу. Добрейший Николай Иванович всегда в этих случаях вставал и прилагал все старания исполнить просимое».

Губернатор вспоминает, что достать большого баклана для Павла долго не получалось: баклан – птица очень острожная. Тогда Энгельгардт обратился к старшему унтер-офицеру охотничьей команды: «Мелихов, возьми шапку, мое ружьё и несколько человек, и чтоб к завтраму был баклан». – «Слушаю-с, Ваше Превосходительство!» - был короткий ответ. Всю ночь пропадали солдатики – вероятно, пустили в ход все хитрости, но к утру баклан был в руках Павла».

 Серебристые чайки (бакланы). Гравюра конца XIX в.

Возвращаясь в Архангельск, телеграфная экспедиция более походила на академическую: везла с собой целый музей чучел птиц, камней, раковин, крабов, кораллов, морской травы и иных «диковин морского царства».

Энгельгардт пишет, что во время пребывания в Екатерининской гавани он задался вопросом: не подойдёт ли это место для устройства будущего порта и административного центра на Мурмане. Ещё министр путей сообщения С.Ю. Витте нашёл, что с устройством телеграфа и развитием пароходных сообщений возникает вопрос о возведении постоянного порта на Мурманском берегу, близ океана. (Город Кола – как порт и центр экономической и административной жизни Мурманского побережья показался Витте неудобным, так как находится в дальнем расстоянии от океана).

«Лучшей гаванью на Мурмане, по большинству отзывов, - свидетельствует Энгельгардт, - признаётся Екатерининская гавань близ Кольского залива. Она находится в 15 верстах от открытого океана и от пути следования судов, идущих из Архангельска за границу». Помимо этого губернатор перечисляет и другие преимущества: гавань никогда не замерзает, всегда спокойна – даже, если в Кольском заливе свирепствуют бури. Также важно и её центральное положение между промышленными пунктами на Мурманском берегу. Плюс к тому – обилие пресной воды…

Единственный недостаток Екатерининской гавани, о котором Энгельгардт не мог умолчать, состоял в том, что её берега были круты, почти отвесны. Особенно губернатора Архангельска разочаровало отсутствие мест (надо полагать, ровных площадей), необходимых для сооружений. Однако этот недостаток в столице никого не смутил: спустя год последовал высочайший указ об учреждении на Мурманском берегу в Екатерининской гавани коммерческого порта и «городского при нём поселения». Строительством города Александровска-на-Мурмане (позднее – Александровска, в честь Александра III) со следующего 1896 года руководил Энгельгардт. Возведение города было осуществлено в кратчайшие сроки: уже в 1899 году состоялось официальное его «открытие» (500 жителей). Статус города Александровск потерял в 1926 году, став селом Александровским. С 1931 года бывший императорский город, переименовали в Полярный, ставший на многие десятилетия передовой базой Северного флота.

…1 июля 1895 года за экспедицией Энгельгардта прибыло судно, выгрузившее на Рыбачьем около тысячи телеграфных столбов. В тот же день пароход снялся с якоря и взял курс на Архангельск.

В конце своих заметок Энгельгардт рассуждает о будущем края: по его мнению, с развитием пароходства, строительством Екатерининской гавани и телеграфа, колонизация Мурманского побережья и промышленная деятельность края в ближайшем будущем получит более широкое развитие. Примером тому служат соседние берега норвежского Финмаркена, которые «ещё недавно представляли собой такой же пустынный вид, как наш Мурман». Однако после того как норвежским правительством был проведён телеграф и возведены гавани, здесь закипела жизнь и появились вполне благоустроенные города Вадзэ, Вардэ, Гаммерфест. При этом Энгельгардт отмечает, что Финнмаркен севернее Мурмана и его климатические условия более суровы…

«Нет сомнения, - продолжал он, - что с устройством Екатерининского порта Россия прорубит себе широкое окно не только в Европу, но и на весь мир…»

Увы, губернатор не мог предположить, что этим великим замыслам помешают Первая мировая война, дальнейшая интервенция и вообще – смутная послереволюционная обстановка. Лишь на рубеже 1920-30-х, когда Арктика прочно войдёт в сферу интересов советского правительства, здесь снова закипит суровая промысловая жизнь.

    Автор: Андрей Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.