Поездка в Сюзьму в 1875 году. Воспоминания князя Ухтомского
Единственное место на Летнем берегу, где "пользуются морскими купаниями".
Многие, кто попадает на Белое море, в основном едут на Соловки и видят лишь Кемь да Рабочеостровск, где, собственно, и расположен монастырский причал. В итоге за пределами «горизонта» остаются такие любопытные поморские села, как Кузомень, Варзуга, Вирма, Сюзьма… Сегодня мы поговорим именно о Сюзьме. В своё время здесь побывал князь Леонид Ухтомский, написавший любопытные воспоминания о своей поездке в Беломорье.
Целительные купания в Белом море
В Сюзьму Ухтомский попал летом 1875 года и прожил там несколько недель. «Сюзьма – это бедная приморская деревушка, расположенная на берегу Белого моря и отстоящая от Архангельска в 80 верстах по онежскому почтовому тракту», -- пишет он, отмечая, что Сюзьма замечательна тем, что это -- единственное место на Летнем берегу, где «пользуются морскими купаниями». По словам князя, он приехал в деревню в сопровождении «больной дамы», которой врач посоветовал морские ванны. Увы, парочка прибыла на Север не в самый лучший сезон (в мае). Суровый климат севера сказывался на каждом шагу: деревья ещё не покрылись листьями, трава едва пробивалась, на скалах лежал снег…
Настроение у нашего героя было невесёлое: он так и заявил об этом хозяину избы, где пара остановилась. Хозяин-помор утешал гостей как мог и, в свою очередь, заметил, что они рано приехали; обычно гости приезжают в Сюзьму не раньше июня, и поэтому в ожидании других «пациентов» им придётся поскучать.
Устроившись, таким образом, в просторной избе, князь и его спутница занялись лечением. По словам Ухтомского, местные жители давно лечатся морскими купаниями, но что касается образованного, то есть городского общества -- оно обратило внимание на медицинские свойства беломорских вод с 1830 года, когда купание в Сюзьме исцелило одного безнадёжного больного. С тех пор в это забытое богом село стали приезжать многие больные, а вскоре поездка в Сюзьму вошла в моду -- одно время здесь было столько пациентов, что все дома оказались переполнены горожанами. Так продолжалось около тридцати лет, пока ажиотаж понемногу не поутих, «…а ныне Сюзьма почти забыта», -- свидетельствует князь и объясняет это обстоятельство трудностью сообщений с Архангельском.
Что касается «секрета» целительности местных вод, автор ссылается на некоего доктора Полонского, который в 1853 году посетил Сюзьму и написал о своих выводах целый трактат. В частности, Полонский указывал на благотворное влияние морского воздуха в этом районе Белого моря. Но чем это вызвано, доктор не объяснил.
В своих «Воспоминаниях» Ухтомский выражает сожаление, что сюземский курорт теперь практически заброшен. Впрочем, он выражает надежду, что со временем здесь будет построена гостиница для гостей, на сезон будут приглашать медиков, а также учредят более удобное сообщение с Архангельском, «и тогда Сюзьма оживёт и расцветёт лучше прежнего!».
У Белого моря. Худ. Геннадий Ефимочкин.
Охотники и рыболовы
Рассказав о целебности морских купаний, Ухтомский переходит к описанию Сюземской волости и образу жизни её обитателей. Князь не считает жителей Сюзьмы зажиточными, однако признаёт, что достаток у них больше, чем у крестьян внутренних губерний. Этому, по его мнению, способствует близость Архангельска, который поморы называют не иначе, как «Городом». С другой стороны, жители Сюзьмы значительно экономят на дровах, которые выбрасывает море (плавник и прочий лес). С весны сюземцы питаются рыбой: каждый домохозяин имеет свою лодку и снасти. В море ловится камбала, селёдка, навага и мелкая треска. Из морских рыб не употребляют только вьюна, так как последнего причисляют к представителям «змеиной» породы. Часть пойманной рыбы вялят «в запас». В августе, после страды, ловят сёмгу и охотятся на лесную дичь. С 1-го октября промышляют нерп, а зимой – охотятся на морского зверя.
Впрочем, все эти заработки – случайные: в иные сезоны непогоды отгоняют рыбу и морского зверя от берега. А если при этом учитывать, что хлеб родится в Беломорье недостаточно, то нередко поморы голодают и входят в долги. Князь полагает, что для поддержания местных жителей необходимо поднимать другие отрасли домашнего хозяйства: огородничество и скотоводство, которые гарантированно обеспечивали бы поморов.
Упомянув о скотоводстве, Ухтомский отмечает, что в Сюзьме лошади мелки и слабы. Скот тоже мелок; его мясо почти не имеет вкуса по причине плохого корма и недостатка лугов. Овцы – довольно жалкие, с очень грубой шерстью. Зимой сеном здесь кормят только овец, а рогатый скот -- мхом (ягелем)[1]. Из огородных культур сажают только картофель... Упомянув об этом, Ухтомский называет первого огородника Архангельской губернии – крестьянина Василия Свешникова, который за свои «полезные труды» в 1819 году удостоился многих наград от супруги Павла I императрицы Марии Фёдоровны.
Что касается такой полезной отрасли сельского хозяйства как хлебопашество, князь пишет, что Сюзьма находится в т.н. «южной полосе», где земледелие ещё возможно, хотя «всход хлеба» здесь опаздывает против архангельских посевов на две недели.
Автор отмечает, что в Сюземской волости немало возделанных полей. Жители также пользуются и расчисткой лесов с правом пользоваться таким участком сорок лет. На этих освобождённых от леса полях преимущественно сеется ячмень. Но это продолжается недолго: как только поле одолевают сорные травы, полоса бросается.
Для урожая не менее важно хорошее удобрение: если есть средства, тогда крестьяне кладут двадцать возов навоза на «четверик» семян[2]. Такое «сильное» удобрение необходимо для тощей почвы Поморья – иначе растение не успеет развиться и созреть… Иногда, по недостатку навоза, удобряют поля торфом и «тундрою». Ухтомский сообщает, что «тундра» в данном случае – недозрелый торф. Он поясняет, что тундру кладут на поля сырой, хотя, по его мнению, гораздо полезнее было бы её просушить и сжечь, а уж полученной золой удобрять поля. «А ещё лучше, -- продолжает князь, -- удобрять поля костями морских зверей». Он сетует на то, что поморы вырезают из добычи только одно сало; остальное же бросают и, таким образом, тысячи пудов костей, которые могли быть употреблены с пользой для земледелия, пропадают зазря…
Ухотомский также упоминает о катастрофическом для Поморья 1867-м годе, когда ранними морозами было уничтожено множество десятин земли, и хлеб погиб на корню. Чтобы предотвратить жатву от морозов, ячмень в районе Сюзьмы жнут раньше обыкновенного, снопы же незрелого ячменя развешивают на изгородях. Повисев, таким образом, 2-3 недели, зерно дозревает.
Впрочем, так или иначе, хлеб поморам приходится постоянно докупать, что втягивает последних во внушительные долги.
Ознакомившись с экономическим положением сюземцев, Ухтомский захотел поближе познакомится с бытом поморов. Взяв с собой надёжного проводника, автор «Воспоминаний» отправился в путь.
Из Сюзьмы спутники вышли рано утром – по отличной погоде. Пройдя деревню, поднялись в гору и пошли между зеленеющими полями. Здесь проводник остановился и заметил, что в этом месте пару лет назад медведь задрал лошадь. На вопросы князя, не опасно ли дальше продолжать путь, проводник ответил, что косолапые стали потише: летом в районе Сюзьмы бывает людно. Ухтомский добавляет, что сюземцы -- неплохие охотники; зимой стреляют довольно много лис, волков и диких оленей. Однако, медведя предпочитают до марта не трогать: тогда у него шерсть отрастает больше.
В лесу на путников набросился северный гнус. «Где же дичь, которой у вас, говорят, много?», - не выдержал князь. Проводник пробурчал, что она сейчас в шалаге, то есть ушла на болота, которые теснят Сюзьму к морю.
Жемчуг и солеварение
Пока спутники бедовали об охоте, Онежская почтовая дорога привела их к порогам реки Сюзьмы. Ухтомский, зная, что в реке ловится жемчуг, решил попытать счастья. Но проводник уверил гостя, что труд будет напрасным. В старину действительно в Сюзьме жемчуг ловили руками, и было это не на тех порогах, а дальше – вверх по течению, «вёрст за 50». Проводник рассказал, каким образом шёл этот промысел: сначала поморы ожидали летних вод, когда течение становилось самое «короткое», река обмелевала, и можно было видеть её дно. Тогда сколачивали специальный «прорезной» плот, откуда охотники за жемчугом высматривали «движение» жемчужных раковин. Увиденные раковины поморы брали т.н. «расщепами»[3]. По окончании лова раковины вскрывали. В лучшие дни удавалось поймать до пятидесяти раковин, которые, впрочем, по большей части оказывались пустые.
По словам проводника, в Сюзьме были только два ловца жемчуга, и оба держали свой промысел в тайне. В бытность Ухтомского в Сюзьме этот промысел был уже заброшен как убыточный. Однако среди поморов ходили разговоры, что недавно один односельчанин ездил в Архангельск, чтобы продать три крупные жемчужины, добытые им в реке.
Проводник добавил, что одно время этим промыслом занялись кемляне, которые разъезжали по верховьям Сюзьмы и Солзы. Впрочем, лет пять как они не появлялись: по-видимому, жемчуга они так и не нашли.
В своих «Воспоминаниях» Ухтомский выражает сожаление, что жемчужный промысел иссяк. При этом он ссылается на указы Петра I и Екатерины II, где говорилось, как следует обращаться с пойманными раковинами, чтобы этот промысел процветал. Например, предписывалось осматривать раковины, не разрывая, и, если бы при осмотре оказалась маленькая жемчужина, то такие недозрелые раковины следовало бросать назад в реку.
Перейдя торфяное болото, наши герои спустились к морю и, устав идти по песку, сели отдохнуть около каких-то заброшенных построек. Оказалось, что это был солеваренный завод Никитина[4]. При заводе нашелся сторож, который вызвался показать гостям его устройство. По словам последнего, завод остановлен пять лет тому назад. Главное его основание составляет «плоская сковорода», собранная из котельного железа. На эту «сковороду» наливалась морская вода, снизу затапливалась печь. Медным жаром выпаривалась вода, и таким нехитрым образом получалась соль. «Видно, что всё это было устроено грубо и нехозяйственно», -- отмечает Ухтомский.
При заводе работало четверо рабочих; каждый из них должен был ежедневно начерпать в чан по 350 ковшей морской воды. Один такой ковш, по словам сторожа, с оковкой весит 1 пуд. Рабочие чередовались день и ночь при топке печи. Они же должны были рубить и носить дрова, а последние сжигались в сутки до трёх кубометров.
Ухтомский возмущается, что за свой каторжный труд рабочие получали всего 8 рублей в месяц. И ещё при этом «сидели» на своих харчах!.. Вместе с тем, несмотря на малый заработок, поморы жалеют об закрытии завода, так как он кормил окрестные села.
Всего завод Никитина вываривал соли ежедневно от 40 до 50 пудов. Обычно варка производилась с июля по апрель. Весной же морская вода становилась пресноватой, и по этой причине продолжать работу было невыгодно. Ухтомский отмечает, что, если бы завод был построен на Мурманском берегу -- в том месте, где тёплое течение подходит к берегу, -- он приносил бы гораздо больше дохода.
После завода наши путники пошли берегом и через две версты достигли деревни Красная Гора. День был праздничный, и народ толпился на улице. В собравшейся толпе князь обратил внимание на одного старика, который двигался довольно бодро. Оказалось, что ему девяносто лет. По словам проводника, в Поморье люди доживают до глубокой старости…
Осматривать в деревне было нечего, кроме водяной мельницы, которая была пущена накануне. Поскольку время было позднее, путники остались здесь ночевать. Но не успел Ухтомский напиться чая, как к нему начали приходить больные – кто за советом, кто – за лекарством. В основном приносили детей, заболевших оспой, но без лекарств князь ничем не мог им помочь. Ухтомский замечает, что, согласно исследованию доктора Пошмана (1801), болезни поморов преимущественно простудные и желудочные. Отчасти это следствие сурового климата, отчасти – «дурной пищи». Последняя состоит из солёной рыбы и подмороженного хлеба. И всё это – при отсутствии овощей и, соответственно, полезных для организма витаминов. По-видимому, отсутствие последних вызывает у поморок малообъяснимые истерические припадки.
С момента исследования Пошмана прошло 75 лет, но санитарное положение Поморья так и не улучшилось. Напротив, Ухтомский считает, что оно даже ухудшилось, так как в последние годы поморы обнищали.
Пертоминский монастырь
На другое утро наши герои встали пораньше, чтобы успеть к обедне в Пертоминский монастырь, до которого оставалась ещё «добрая станция».
Описывая Пертоминский монастырь, Ухтомский удивляется, что он не имеет «крепостного вида», подобно всем монастырям севера. Напротив, древняя обитель походила на ферму, огороженная палисадом. В своих «Воспоминаниях» князь упомянул краткую историю обители.
Имея нужду в строительстве каменных храмов на Соловках, тамошний игумен Филипп отправлял суда на материк «за нуждой». 1 июня 1551 года, по пути из Архангельска в Соловецкий монастырь, 15 судов, нагруженных известью, попали в сильную бурю. Суда разбросало, и многие из них потонули. В числе утонувших были ученики Филиппа – преподобные Вассиан и Иона, тела которых нашли на берегу Унской губы[5]. Позднее на этом месте возник Пертоминский монастырь. В 1870-х годах он числился второклассным и имел две церкви: во имя Успения Пресвятой Богородицы и во имя Преображения Господа.
Ещё одна яркая страница в истории Пертоминского монастыря связана с Петром I. В 1694 году легендарный монарх на яхте «Св. Пётр» намеревался посетить Соловки. По пути из Архангельска парусник попал в шторм и едва не погиб. Лишь благодаря искусству шкипера Антона Панова, сумевшего провести судно между камней в узкую Унскую губу, царь остался жив. Рассказывают, что Пётр, сначала был недоволен действиями кормчего и хотел сам взяться за штурвал. Однако помор обложил Петра по матушке и приказал ему убираться под палубу или куда подальше… Царь по-своему отблагодарил шкипера: выписал специальный именной указ, с которым Панов мог ходить за счёт казны по всем кабакам, что в итоге и свело последнего в могилу.
Проведя три дня в монастыре, Пётр I успел многое: своими руками стесал и поставил огромный деревянный крест с надписью на голландском языке: «Сей крест поставил капитан Петр в лето 1694 г.»[6]. Также царь приказал построить для монахов «на казённый счёт» каменные келии и ограду с угловой башней. Впрочем, Ухтомский уже не застал ни ограды, ни башни.
Крест 1694 года, фото А.Ю. Епатко.
Автор: А.Ю. Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.
Иллюстрации:
1. Сюзьма. Гравюра 1876 г. по рис. Кн. Ухтомского 1875 г.
2. У Белого моря. Худ. Геннадий Ефимочкин. 2003.
3. Крест Петра Великого из Пертоминска губы. 1694 г. Архангельский краеведческий музей. Cовременное фото.
[1] По словам поморов, ягель, выбранный в одном месте, вырастает только через шесть лет.
[2] Четверик – старинная русская мера, единица объема сыпучих тел.
[3] По-видимому, нечто вроде больших клещей.
[4] Ухтомский не останавливается подробно на этой личности. По-видимому, это был известный заводчик того времени.
[5] Обретение мощей преподобных Вассиана и Ионы празднуется 5 июня.
[6] В конце XIX века легендарный петровский крест торжественно перенесли в Архангельский кафедральный собор. Вместе с тем кажется странным, что Ухтомский не упомянул в своих «Воспоминаниях» крест Петра Великого: в 1870-х года он ещё возвышался над Унской губой.
