У ворот Таймыра. Рассказ об одной экспедиции

Как театр начинается с вешалки, так летняя экспедиция для зоолога начинается с периода интенсивной подготовки, которая проводится зимой и ранней весной. Выбирается маршрут, изучаются карты местности, статьи и книги, написанные бывалыми путешественниками, придирчиво просматриваются расписания движения самолётов и судов, налаживаются контакты с представителями местных организаций (заповедников, заказников). На все эти дела уходит очень много времени, но если не провести подготовку заблаговременно и не продумать до мелочей каждую деталь предстоящего путешествия, летний полевой сезон может быть сорван. Зимой этого года подготовительный этап осложнился новым обстоятельством – неопределённостью, связанной с коронавирусной пандемией, ход развития которой никто не в силах предвидеть. Но самый первый шаг, с которого всегда всё начинается, это выбор региона, в котором мы будем работать летом. «Мы» ‒ это небольшая группа зоологов Санкт-Петербургского государственного университета, работающие по проекту изучения пресноводной биоты Арктики. В нашем научном «активе» уже были экспедиции на Гренландию и полуостров Ямал, Кольский полуостров и бассейн реки Таз, остров Шокальского и Шпицберген… Мы единодушно решили, что в 2021 году хотим побывать на полуострове Таймыр. Особенно привлекало нас громадное Таймырское озеро, крупнейшее за Полярным кругом и, вероятно, населённое неизвестными науке видами водных беспозвоночных. На его берегах нет постоянных поселений, туда не проложены автодороги, и добраться до озера можно на вертолёте, жить на научном стационаре Таймырского природного заповедника, где работают его сотрудники, изучающие фауну и экологию птиц. Одним словом, земля незнаемая и даль неведомая.

Переговоры с руководством Таймырского заповедника несколько охладили наш энтузиазм. Оказалось, что в этом году их орнитологи на стационар не полетят, а если и полетят, то в самом начале весеннего пролёта птиц, когда водоёмы ещё не освободились ото льда и сборы водных животных проводить практически невозможно… Самим же отправляться на берега неизвестного далёкого озера довольно рискованно. В итоге мы решили оставить обследование заветного озера на будущий год, а в текущем году провести более простую с точки зрения логистики научную рекогносцировку в районе Норильска и на плато Путоран, чтобы получить общее представление о таймырском регионе, познакомиться с условиями жизни и научной работы на крайнем севере Центральной Сибири, где никто из нас никогда ещё не бывал. Сказано – сделано. Куплены билеты, налажен контакт с туристической фирмой, которая поможет организовать трансфер на плато Путоран, изучены карты местности, заранее намечены потенциальные водоёмы для обследования. Правда, если подходить к делу со строго географической точки зрения, и Норильск, и плато Путорана – это скорее «ворота в Таймыр», поскольку сам громадный и почти безлюдный полуостров начинается чуть севернее выбранного нами региона. И тем не менее, всех едущих по дороге из аэропорта Алыкель, обслуживающего Норильск и Дудинку, приветствует особый указатель (см. фото заставки), сообщающий, что они прибыли на Таймыр. Итак, в определённом смысле мы всё-таки находимся на таймырской земле, что бы там ни говорили педанты-географы. «Таймыр» в данном случае -- обширный регион, границы которого шире, чем территория самого полуострова.

Страна тысячи озёр

Уже на подлёте к Алыкелю, глядя в иллюминатор, мы убеждаемся, что нас ждёт много работы. Под крылом самолета не «зелёное море тайги», а безбрежная тундра, в которой разбросано невероятное количество озёр, больших и малых, кое-где видны змеящиеся по тундре реки. Итак, воды здесь предостаточно, так что возникает проблема выбора: какие из тысяч озёр выбрать для взятия проб.

Первая половина нашей экспедиции посвящена работе на маршрутах, проходящих по территории между Норильском и Дудинкой. Каждое утро мы садимся в автомобиль и отправляемся в путь, чтобы посетить несколько озёр и речек, намеченных к обследованию в предыдущий вечер за ужином. Проблема выбора оказалась не настолько критической, как это казалось с борта самолёта. Мы ограничены в своих перемещениях автострадой или хорошими грунтовыми дорогами, а до большинства озёр, которые манили нас при подлёте к Норильску, можно добраться только пешком, и не по дороге, а через необжитую тундру, где, как в степи, нет ни троп, ни дорог, а только «направления». Но даже тех озёр и рек, которые расположены сравнительно близко к трассе, оказалось так много, что мы придирчиво разглядывали каждый потенциальный объект, решая, достоин ли он нашего внимания. Крайний Север даёт о себе знать. Многие из мелких озёр лишены интересующих нас животных (моллюски, пиявки, ракообразные). Конечно, они не совсем безжизненны, но отсутствие целого ряда групп беспозвоночных указывает на то, что водоёмы эти, по-видимому, промерзают зимой до дна, что и объясняет их фаунистическую бедность. Из числа беспозвоночных, попадающихся в донных пробах, в таких озёрах доминируют личинки насекомых, но их присутствие здесь легко объяснимо: даже если местная популяция погибнет зимой -- ничто не мешает крылатым взрослым особям летом прибыть на водоём и дать начало новым поколениям. Моллюскам, пиявкам, рачкам и другим водным тварям, неспособным самостоятельно перебираться из озера в озеро, приходится сложнее. Чтобы проникнуть в новое или опустелое местообитание им приходится пользоваться содействием других животных (например, водоплавающих птиц) или даже транспортных средств человека. Если повезёт, именно таким путём и будут заселены одиноко стоящие тундровые озёра – вплоть до следующей суровой зимы.

Несмотря на это, некоторые озёра и реки принесли нам сравнительно богатую научную добычу. Если не сидеть сложа руки, активно передвигаться по району исследований и брать пробы во всех мало-мальски подходящих для водных беспозвоночных водоёмах, можно за неделю или десять дней собрать довольно приличную коллекцию. Собранные животные прямо на водоёме помещаются в 96%-ный раствор спирта, аккуратно этикетируются и упаковываются в пластиковые пробирки. Потом, уже осенью и зимой, мы будем исследовать их в лабораторных условиях, в тишине и тепле закрытого помещения, а часть добытых материалов попадёт на стол генетикам, задача которых – расшифровать последовательности ДНК арктических беспозвоночных, чтобы потом, путём сравнения с ранее известными, выяснить, кто кому родственник и в какой степени, а тем самым – проследить, по возможности, механизмы формирования арктической пресноводной фауны, пути проникновения моллюсков и ракообразных в водоёмы Крайнего Севера, в чём и заключается самый важный результат нашего научного проекта. Удачно ещё и то, что исследуемые нами животные относятся к числу групп, устойчивых к загрязнению, способны жить и процветать даже в озёрах окрестностей Норильска, где за десятилетия беспощадной борьбы с природой экологическое состояние большинства водоёмов сильно ухудшилось. Нам удалось найти моллюсков даже в центральном водоёме Норильска – озере Долгом (бывшем Стрихнинном), которое в наши дни превращено в водоём-охладитель ТЭЦ, а берега его представляют суровый техногенный пейзаж, с длинными «лисьими хвостами» выбросов, тянущихся из труб...

Остров Норильск

Наша задача – не только собрать зоологический материал для исследований, но и пронаблюдать, в каких условиях живут наши объекты, какова их среда обитания, а это невозможно сделать, не обратившись к истории Норильска как крупнейшего индустриального центра Заполярья. И его недолгая история, и его настоящее поистине примечательны, и мы не жалеем времени на вечерние прогулки по городу, посещение краеведческих музеев (их здесь несколько), осмотр достопримечательностей Норильска, природных и исторических.

Этот город вместе с ближайшими окрестностями можно сравнить с рукотворным островом площадью несколько десятков квадратных километров, окружённым безбрежными пространствами почти нетронутой тундры. Этот «остров» состоит из шахт, рудников, горнообогатительных комбинатов, аэропорта, больших и малых посёлков, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга, а также из собственно Норильска – урбанистического ядра этой маленькой вселенной. Местные жители и в самом деле ощущают себя островитянами: единственное шоссе связывает Норильск с Дудинкой – портом, лежащим на Енисее примерно в сотне километров западнее, но ни на север, ни на юг (в сторону Красноярска) автомобильной дороги нет. Связь с остальным миром возможна либо по воздуху, либо по Енисею, в период летней навигации. 

Это островное мироощущение проявляется и в языке норильчан. «Материк» ‒ так в здешнем обиходе называется остальная Россия. Тут, на шестьдесят девятом градусе северной широты, примерно за восемь десятилетий сложился особый, своеобразный мир, жизнь которого подчинена суровой борьбе с природой, стремлению вырвать из недр земли её рудные богатства. Город с населением в несколько сотен тысяч жителей, где есть всё – широкие проспекты, магазины, театры, музеи, рестораны спортивные комплексы... По внешнему виду -- обычный современный российский город. Но внимательный глаз сразу же заметит множество характерных деталей, указывающих на то, что дело происходит в Заполярье, где зима длится почти девять месяцев в году и морозы в минус 50 по Цельсию – совсем не редкость. Жилые дома в Норильске – в основном стандартные советские девятиэтажки – расположены не так, как в регионах с более приветливым климатом. Их размещают относительно друг друга с учётом розы ветров, чтобы создать пространство, защищающее человека от жестокого зимнего ветра. Дома стоят под углом друг к другу, а между соседними строениями оставлены  маленькие узкие коридоры, чтобы прохожий при необходимости мог быстро перескочить из одного двора в другой. Не видно здесь и давно ставших привычными наглухо закрытых дверей подъездов. Никаких домофонов, никаких кодовых замков – подъезды девятиеэтажек, как в старые добрые времена, открыты для каждого. И это не случайно. Устроено так для того, чтобы человек, идущий пешком зимней полярной ночью, мог при необходимости зайти и обогреться, немного отдохнуть от пронизывающего ветра. Все дома установлены на сваях, что объясняется особенностями строительства на мерзлоте:

Ещё одна (и довольно приятная) черта городского пейзажа – многочисленные цветные граффити и целые картины, покрывающие фасады некоторых домов. Картины писаны яркими краскими, что, я думаю, весьма скрашивает вид города во время долгой зимы, когда всё кругом занесено снегом. Очень часто встречаются изображения и скульптурные фигуры моржей и белых медведей, что должно напоминать жителям, что вокруг всё-таки «настоящая» Арктика. 

Хотя, с точки зрения зоолога, и морж, и белый медведь – жители не тундры, а холодного Ледовитого океана и полярных пустынь, в окрестностях Норильска ни тому, ни другому делать нечего, а в музее вам расскажут, что за всю историю города отмечено лишь два случая захода белого медведя на его улицы. Первый закончился для хищника трагически, и сделанное из него чучело украшает залы краеведческого музея в Талнахе (когда-то самостоятельный посёлок, а с 2006 года – часть города Норильска).

Нельзя не сказать и о том, что история Норильска во многом трагична, и эта двойная трагедия – трагедия насилия над природой и над человеческой личностью. Город строился, в основном, силами заключённых, и вплоть до середины 1950-х гг. главной властью был зловещий Норильлаг, управлявший жизнью не только подневольных рабочих, но и свободных жителей города. На окраине Норильска установлена «Голгофа» ‒так здесь называют обширный мемориал, посвящённый памяти жертв политических репрессий. Памятные доски на стенах домов рассказывают о том, что многие из тех, кто исследовал этот суровый край, кто закладывал основы его индустриального могущества, тоже прошли через годы заключения и работы в нечеловеческих по жестокости условиях. Не миновала эта участь и самого почитаемого в Норильске человека – геолога Николая Урванцева (1893-1985), первопроходца здешних мест, в начале 1920-х гг. отыскавшего тут богатейшие запасы полезных ископаемых – каменного угля, платины, медно-никелевых руд. Его работы показали, какой природной сокровищницей является норильский север. Репрессированный в 1938 году, Урванцев снова оказался здесь, но теперь уже в качестве заключённого. Возможно, его в те годы спасло только то, что его послали не на тяжёлые работы в шахту, а дали работать по научной специальности. В 1940-е гг. он принимал участие в разведке месторождений урановых руд в районе Норильска. Аэропорт Алыкель, о котором я говорил выше, сейчас носит имя Николая Урванцева.

«Насилие над природой» ‒ это тоже не метафора. Добыча полезных ископаемых – дело, с экологической точки зрения, весьма жестокое, и лишь в последние десятилетия стали всерьёз задумываться о том, как исправить огромный вред, причинённый экосистемам этого района за много лет бездумной погони за минеральными ресурсами. Нам пришлось видеть здесь и отравленные «купоросные» озера, и кучи строительного и технического мусора, разбросанные по берегам когда-то живописных водоёмов, и огромную городскую свалку, заселенную тысячами чаек, мимо которой течёт почти безжизненная сейчас речка Щучья... Чтобы попасть в естественные участки тундры, надо отъехать от Норильска на 40‒50 километров, но и тогда на горизонте будут видны чадящие дымовые трубы. Тундра практически беззащитна перед натиском человеческой техники и человеческого же экологического бескультурья. Видели мы и отряды молодых волонтёров, выезжающих из Норильска в грузовиках с надписью «Очистим Арктику». Но сколько лет понадобится, чтобы привести хотя бы в относительный порядок «остров Норильск»? 

Плато Путорана и озеро Лама

От впадения в совсем уж беспросветный экологический пессимизм нас избавила вторая часть экспедиции, в ходе которой удалось обследовать западную часть плато Путорана. Выражаясь метафорически, это напоминало контрастный душ. Три с половиной часа пути на теплоходе -- и из предельно урбанизированного, «техносферного» Норильска вы оказываетесь в практически нетронутой человеком природной среде, с чистейшими озёрами, девственной тайгой, водопадами и молчаливо обступившими горизонт невысокими горами. Взойдя на одну из таких гор, вы видите вокруг себя уходящую в бесконечность каменистую равнину, поднятую на высоту около девятисот метров, где нет ни приветливой рощи, ни даже пятна зелени, а все водоёмы представлены лишь небольшими озёрами ледникового происхождения с очень холодной и безупречно прозрачной водой. 

 Увы, с нашей практической точки зрения эти красивейшие водоёмы почти бесполезны. В них обитают те же вездесущие личинки насекомых, и лишь изредка проскользнёт между камней быстрый рачок-бокоплав. Моллюски, представляющие для нас особый интерес, здесь не живут, да и немудрено: нет в таких озёрах водной растительности, а значит – нет и подходящего корма для этих животных. Даже самое крупное в здешних местах озеро Лама, хотя и расположенное у подножия плато, то есть гораздо ниже над уровнем моря, нас мало радует. В его чистых водах удалось найти лишь несколько мелких рыбёшек (подарок нашим коллегам-ихтиологам) да с десяток тех же бокоплавов.

И снова мы видим, что в прибрежной части озера нет растительности, дно покрыто крупной и мелкой галькой, на которой почти нет слоя ила, а это значит, что нашим вожделенным объектам изучения здесь попросту нечего делать. Выражаясь научным языком, для них отсутствует «кормовая база».

Итак, мы наслаждались живописнейшими видами, дышали чистейшим воздухом и каждый день совершали новые и новые пешие маршруты вдоль озера Лама или вверх на плато, в надежде отыскать водоём, где обитают интересующие нас виды. Только в предпоследний день экспедиции эти усилия были вознаграждены. В маленьком заросшем озерке, лежащем у подножия горы Павел, мы находим некоторое количество брюхоногих и двустворчатых моллюсков, а также кое-каких других нужным нам беспозвоночных. Таков парадокс работы водного зоолога. Очень часто наиболее обильную и разнообразную зоологическую добычу мы получаем не из самых чистых и незатронутых человеком местообитаний, а из тех, где есть и бытовой мусор, и поступление сточных вод, и прочие антропогенные «прелести». Одна из причин этого -- в том, что вместе со сточными и бытовыми водами в водоём поступает большое количество органических веществ, за счёт которых в них развивается пышная водная растительность, а дальше, по цепочке питания, формируются устойчивые популяции тех животных, которые питаются этой растительностью, а потом и тех, которые питаются травоядными. Но всё хорошо в меру, ведь если приток органики будет больше, чем могут усвоить её потребители, то водоём рано или поздно начнёт «цвести», а затем окончательно деградирует. В естественных тундровых экосистемах такое встречается крайне редко, потому что в этой малоплодородной природной зоне поток органики с суши в водоёмы очень невелик. И только в густо заселённых и урбанизированных районах, таких как район города Норильска, могут возникнуть условия для превращения «обычного» тундрового озерка в «цветущее».

Озеро Лама, как и другие крупные озёра из группы Норильских озёр (Собачье, Глубокое и др.), находится на территории Путоранского природного биосферного заповедника и с 2010 года входит в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Эти озёра – крупнейшие на сибирском севере резервуары пресной воды. Хочется верить, что их не ждёт печальная судьба озера Долгого и многих других водоёмов, расположенных в районе Норильска, биота которых деградировала в результате бесконтрольной и беспощадной «хозяйственной деятельности».

   

Автор: Винарский Максим Викторович, д.б.н., профессор, зав. Лабораторией макроэкологии и биогеографии беспозвоночных СПбГУ и главный научный сотрудник Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники РАН.