Сейчас в Архангельске

23:46 -7 ˚С Погода
18+

Китобойный промысел на Мурмане

По «Запискам» Константина Случевского.

Ара-губа Китобойный промысел Мурман Россия и норвегия
Андрей Епатко
22 февраля, 2021 | 16:16

Китобойный промысел на Мурмане

·         Сцена охоты на кита. Западная гравюра XIX века.

 

В 1899 году известный публицист К. Случевский посетил Русский Север. На пароходе «Забияка» он объехал Кольский полуостров, оставив воспоминания об этом путешествии. Наиболее интересные его заметки относятся к поездке к Аре-губе, где он описал китобойный промысел конца XIX века.

Покинув Териберку, «Забияка» взял курс на границу с Норвегией. Судну предстояло обойти остров Кильдин и направиться к далекой Арской губе. Чтобы показать, как далеко зашло судно, Случевский сообщает, что самый северный город России – Кола – при этом остался на полградуса к югу.

Плавание началось при благоприятных условиях: убаюканный штилем, Ледовитый океан ласково расстилался до горизонта. Лишь Мурманский берег постепенно возвышался по мере приближения к норвежской границе. Случевский отмечал, что скалы Терского берега, Святого Носа, Семи Островов и Оленьего острова не превышают 400 футов и достаточно однообразны. Больших заливов нет. Впрочем, начиная от Териберки, скалы достигают 700 футов, а берега украшены причудливыми глубокими бухтами. Утомительный вид Мурманского берега «дробится» на множество островов с их разнообразными очертаниями.

Дополнительную прелесть путешествию придаёт Гольфстрим – тёплое течение, опоясывающее фьорды Норвегии. Случевский отмечает, что Гольфстрим обусловливает развитие рыбного промысла, который служит основой существованию всего Норвежского побережья. К услугам рыбаков здесь имеются недавно проведённые телеграф, телефон, установленные пароходные линии и налаженный сбыт рыбы.

Обогнув норвежские фьорды, благодатное течение направляется к Рыбачьему полуострову. Обилие трески и сельди в российских водах публицист опять же видит в присутствии Гольфстрима. От него же идёт и незамерзание многих северных бухт Кольского полуострова, что, опять же, на руку поморам. В самом деле: Нева и Волга давно скованы льдом, а бухты Кольского полуострова темнеют своими проталинами! Припай льдов здесь, не успев образоваться, ломается, унося иногда в открытое море промышленников, вышедших на налёдный промысел.

Говоря о Рыбачьем полуострове, Случевский замечает, что это – самое бойкое место Мурмана, служащее центром весеннего лова ещё со времён Великого Новгорода. Если верить путешественнику, сам Пётр Великий «однажды заглянул сюда, образовывая китобойное дело»[i]. Существует на Мурмане и Екатерининская гавань, где некогда стоял русский военный флот. Впрочем, попытка «оживить» промышленный Мурман, по мнению автора «Записок», пока идёт вяло, и очень обидно видеть на карте обозначение лучистой звёздочкой крепости и подпись Варда-Хус. Норвежский форт, как замечает Случевский, «словно зарится на наш Рыбачий полуостров»[ii]

Самое первое изображение крепости Вардехус нам оставил спутник В. Баренца голландский предприниматель и путешественник Ян Лисхотен. Во время знаменитой экспедиции 1594-1595 годов он вёл дневник и делал тщательные зарисовки. Приводим фрагмент рисунка из немецкого издания 1601 года.

 

Чтобы обогнуть остров Кильдин, судну пришлось выйти в открытое море или, как говорят поморы, «в голомя». Около полудня «Забияка» обогнул остров и стал сворачивать на юго-запад, направляясь к Ара-губе. Отсюда открылся пленительный вид: далеко впереди, в ослепительной синеве океана, поднимались неясные очертания Рыбачьего полуострова. Последний представлял собой розоватую скалу, убелённую полосами снегов.

Наконец, слева от парохода, нарушая монотонность береговых скал, обозначился вход в бухту Ара. Если накануне «Забияка» двигался достаточно осторожно, то сейчас он не стал уменьшать вход; судно уверенно двинулось к проливу. Вокруг поднимались совершенно отвесные скалы, обрамлённые белоснежной полой прибоя. На всех выступах самой крупной скалы, носящей название Толстик, восседали в огромном количестве морские птицы. Впрочем, последние шарахнулись во все стороны, едва «Забияка» дал басистый гудок, чтобы оповестить о своём приходе лежащий в глубине бухты китобойный завод.

Случевский отмечает, что мир пернатых по северному Поморью очень богат. После чаек здесь больше уток. Но ценнее всего гаги. Впрочем, к концу XIX века последние на Мурмане практически перевелись, и русским за получением гагачьего пуха приходилось обращаться в Норвегию, где действовали строгие охранные законы в отношении этих птиц. Сычей же и сов на Мурмане немало; дикие возгласы их по ночам и раскатывающееся эхо пугают поморов, и тогда они говорят, что это «леший вторьём морочит».

…Окружённый тучей птиц, «Забияка» подходил к причалу. 

«Совершенно закрытый от всяких ветров, китобойный завод построен вокруг небольшой бухты, - пишет Случевский. – Вправо, на скалистом холме, стоял двухэтажный дом управляющего заводом. Прямо против моря поднимались деревянные заводские постройки; перед ними, частью в воде, на дощатой покатости лежали два убитых кита-полосатика, большой и малый. Темные исполинские туловища их блестели на солнце будто лакированные. В глубине бухт, расцвеченной флагами, слегка покачивались пять китобойных пароходов, принадлежащих двум компаниям. На носах судов виднелись небольшие толстенькие пушки, которыми стреляют китов. На мачте одного из них висела плетёная корзина, из которой, как с вышки, высматривают морского исполина».

…Якорь грохнулся, и «Забияка» застыл у причала.

    

·         Ловля кита. Гравюра 1888 г.

 

Случевский сообщает, что Арский завод – центр деятельности «Товарищества китолова на Мурмане», существующего с 1883 года. При строительстве завода в течение двух лет затрачено свыше 300 тысяч рублей. В бытность Случевского в Ара-губе, промышленников на фактории числилось 109 человек, включая тех, кто ловил исключительно треску для прокормления китобойной бригады. Они же оставались на зиму сторожами. Товарищество имело два больших китобойных парохода, на каждом из которых выходило на промысел по десять человек. Остальные – около 50 человек – оставались на берегу и участвовали в обработке туш.

За последнее лето было убито 12 китов, из которых большинство – самки. Последнее обстоятельство позволило промышленникам полагать, будто самки-киты, резвясь по океану, принимают китобойные пароходы за самцов. Ещё одно замечание, сделанное промышленниками, касается моржей, живущих на Новой Земле. По многолетним наблюдениям, самцы и самки держатся отдельно друг от друга на западном и восточном берегах острова. «Остров этот величиною чуть ли не с Англию, - резюмирует Случевский, - и можно себе представить, как трудно этим зубастым, толстейшим и грузнейшим кавалерам быть любезными со своими склонными к отшельничеству плотными дамами».

Впрочем, автор «Записок» относит это к одному из тех «охотничьих» рассказов, которыми так богат Кольский полуостров. Особенно склонны к фантазированию, по его мнению, заезжие иностранцы:

«Передавали мне, – пишет Случевский, - что какой-то лорд Дудлей с женой и семейством ездит сюда ловить рыбу и зажигать папироску с помощью луны, светом полуночного солнца! А также поговаривают, что некий учёный француз появлялся здесь, отыскивая какие-то допотопные черепа небывалых размеров. Почему избрал он для этих целей Россию и именно её северное побережье -- неизвестно».

Описывая китобойный завод, наш путешественник отмечает, что корпус фактории представляет собой вытянутое деревянное строение на манер американских построек, возведённых без излишеств, «соображаясь с одною только пользою». Казарма заводских рабочих состоит из двух отделений: в одном помещаются русские, в другом – норвежцы.

Оба убитых кита лежали в воде животами кверху, распространяя ужасающее зловоние. Недалеко от берега среди камней белели громадные китовые кости. Случевскому этот пейзаж напомнил грандиозную картину какого-нибудь сюрреалиста.

Один из лежащих китов, а именно синий, был найден недавно мёртвым в море. Сколько он провел времени в океане, и кем был убит -- на эти вопросы у промышленников не было ответа. Впрочем, это дело «обыкновенное»: нередко кит, смертельно раненый с одного парохода, ускользает от китобоев, околевает и достаётся «в пользование» другим, более счастливым охотникам.

Случевский с изумлением заметил, что около туши копошится один из промышленников. По-видимому, этот работник давно уже утратил всякую восприимчивость к запаху… Промышленник орудовал длинным орудием, похожим то ли на длинный нож, то ли на серп. Сначала он делал на туше надрезы, предназначенные для выхода газов. Затем с помощью крюка, верёвок и блоков полоса жира отделялась от кита. Затем полосу подвозили к котлу, растапливающему жир. Всё это везут в Англию, где за тонну жира синего кита платят 60 фунтов стерлингов. Случевский отмечает, что в 1884 году Великобритания приобрела 4000 пудов китового жира, что составило огромную прибыль для китобойной компании.

    

·         Губа Ара. Китобойный завод. Гравюра 1888 г..

 

Когда туша кита ободрана, приступают к её обработке, причём прежде всего добывают китовый ус[iii]. Этот продукт не так ценится как, скажем, ус гренландских китов. У синего кита он чёрный, у полосатика – серо-белый. Случевский описывает целую кучу китовых усов, сваленных вблизи завода.

Обработка кита проходит в другом, соседнем, гораздо более обширном здании, расположенном вдоль линии побережья. Тут мясо и кости рубят отдельно и затем подвергают варке. Когда выварка произведена, оставшиеся твёрдые части перемещаются в сушильню. Последним актом обработки является раздробление высушенных частей туши и обращение их в гуано (мелкий порошок). Эта мешанка из костей и мяса идёт, главным образом, для корма скота. Полученное на заводе гуано ссыпается в мешки по шести пудов в каждом и отправляется, как правило, в Германию. «Насколько невыносим запах и безобразен вид гниющих кусков китового мяса и раздробленных костей, - пишет Случевский, - настолько же чист на вид розоватый, снабжённый лёгким запахом мясным консервов порошок китового гуано».

Говоря об охоте на китов, Случевский замечает, что в его бытность на Мурмане ходили слухи о новом способе охоты на млекопитающих. Речь идёт об «огнестрельной пушке», изобретённой неким норвежцем Фойном, который почитался на родине как основателей китобойного промысла. В середине XIX века Фойн промышлял со своими пароходами у берегов Исландии, но незадолго до приезда Случевского перебрался на Кольский полуостров. Теперь это уже был довольно пожилой китобой, который, впрочем, несмотря на преклонные лета и нажитые миллионы, лично ходил в океан за китами…

К концу XIX века китобойные пароходы окончательно вытеснили «лодочки с гарпунами». 

«Все эти рассказы, - замечает Случевский, - изображавшие смельчаков, подъезжавших к океанским гигантам и бивших их с руки, - эти замечательные типы гарпунщиков исчезли, как исчезло в своё время рыцарство после изобретения порохового зелья, как исчезли ямщики с появлением железных дорог. Нет никакого сомнения в том, - продолжает автор «Записок, - что нынешний способ боя китов из орудия много безопаснее и успешнее прежнего, но из этого не следует, чтобы он был совсем лёгок, вполне безопасен».

Первое, с чем приходится знакомиться вступившему на китобойный пароход, -- это орудия боя и снаряды. Орудие расположено на самом носу. Оно легко поворачиваемо во все стороны и под всеми углами, что необходимо ввиду неожиданности появления кита. Снаряд состоит из двух частей: собственно из разрывного «снаряда» и соединённого с ним гарпуна. Гарпун обладает особым механическим приспособлением, состоящим в том, что в случае удачного выстрела, разорвавшись в теле кита, оно раскрывает зубцы гарпуна и этим обеспечивает довольно плотную связь с тушей животного. Когда орудие заряжено, гарпун остаётся вне дула. По этой причине снаряд, снабжённый гарпуном, подвергается сильнейшему отклонению. Если принять в расчёт также колебания (качку) самого парохода и движения животного, то становится очевидным, насколько необходим хороший наводчик, и таких бывает наперечёт.

К гарпуну прикреплён канат, связанный из шести линей (каждый по 150 футов длины). Китобойное судно с десятью членами экипажа выходит на промысел обычно в максимально тихую погоду: иначе выслеживание млекопитающего и, особенно, его добыча становятся просто немыслимой задачей. Океанская зыбь, оставшаяся после бури, также является серьёзным препятствием к охоте.

Далее восьми метров по киту обычно гарпуном не стреляют. Это было бы лишней тратой времени и зарядов. Даже с близкого расстояния промахи случаются в 70 процентах выстрелов. 

Промышленники рассказывали Случевскому, что усовершенствование гарпунного боя повлияло на поведение китов в ущерб промыслу: прежде кит, выбравшись на поверхность, делал около семи вдохов; теперь же, напуганный, делает не более четырёх. Нередко раненое животное, как бы в отместку, нападает на промышленные суда: рассказывают, что однажды кит отбил винт у норвежского парохода. Ещё один случай произошёл в 1883 году в Кольской губе, когда 90-футовый раненый гигант едва не опрокинул пароход…

По замечанию Случевского, киты плодятся далеко на севере, «куда ни гарпун, ни ядро не достигают; поэтому скольких детенышей рождает кит – неизвестно». Он относит образ жизни этих млекопитающих к самым неопределённым и неизученным областям зоологии.

Автор «Записок» также добавляет, что охота на китов на русском Мурмане существует более двадцати лет. Но более всего хозяйничали в этой области норвежцы, «взявшие на памяти местных жителей около трёхсот китов». Впрочем, в последнее время количество убитых гигантов несколько убавилось вследствие уменьшения спроса на продукты промысла.

Случевский отмечает, что в Америке китобойное дело существует с 1712 года. С 1807 по 1845 год число китобойных судов увеличилось с 15 до 257! За американцев можно было бы порадоваться, если бы не одно обстоятельство: значительная часть промысла проходила в Беринговом проливе и Охотском море, то есть в российских территориальных водах. «Говорят, будто бы количество китов там невероятно велико и их до пяти видов, начиная с крупнейших, - пишет Случевский. - Также рассказывают, будто, запираемые льдинами в Охотском море, они могут быть убиваемы на выбор». Помимо американцев, в конце XIX века в российских водах промышляли и китайцы, и англичане. Они это делали также совершенно безнаказанно: морских пограничных служб на Тихом океане у России в то время не существовало.

Случевский не раз возвращается к мысли, что поморские промыслы падают: «Теперь мало слышно, чтобы русские промышленники ходили на Шпицберген и Новую Землю». Как памятники этим посещениям остались кресты и каменные пирамиды – гурии, поставленные на мысах упомянутых островов. Последний же китоловный корабль был построен при Александре I и сожжён англичанами в 1806 году.

Говоря о британцах, Случевский пишет, что ещё недавно (в 1860-х годах) россияне владели несколькими хорошими незамерзающими гаванями на Мурмане, вблизи границы с Норвегией. Затем эти гавани были уступлены норвежцам, которые, как говорят, ведут переговоры о продаже их англичанам. Поморы очень сожалеют по поводу утраты этих гаваней: теперь, когда они вынуждены с наступлением весны пробиваться пешком к Мурману, норвежцы плывут на всех парусах к Канину, Колгуеву и Новой Земле, нападают на зимовавшие там стада тюленей и моржей, бьют их, оставляя российским промышленникам «пуганую живность».

Значительную часть своих «Записок» Случевский посвящает знаменитому норвежскому рому, которым «пользуется» всё Поморье и которому один медицинский департамент дал исчерпывающую характеристику «одуревающей жидкости». «Ром этот цвета крепкого кофе, разит каким-то невозможных запахом и даёт осадок, - пишет наш путешественник. – Это подслащённый, подкрашенный сандалом спирт, которому приданы все свойства опиума с примесью кукольвана и стручкового перца». Случевский добавляет, что если прибавить в этот ром хлористого железа, то он обращается в чернила (!) – несомненное доказательство присутствия в напитке дубильного вещества. «Использовать на вкус этот классический ром было делом одной секунды, - признаётся Случевский. - Гораздо труднее и дольше избавиться от острого, едкого вкуса, производимого бесподобным ромом».

    

   Норвежский чёрный ром «Кракен» и сейчас популярен в Европе. Всё продумано до мелочей: и солидная, толстостенная бутылка с двумя кольцами-ручками у горлышка, и стилизованное под гравюры XIX века чёрно-белое изображение подводного монстра.

 

Случевский называет норвежский ром не иначе как «чудом», но самое большое чудо, на его взгляд, кроется не в божественном вкусе напитка, а в том, что он распространяется в России беспошлинно. Целый ряд губернаторов, комиссий, всяких «поморских съездов» несколько лет добивались отмены провоза рома на Север России, но это ни к чему не привело. В 1876 году питейная торговля на Мурманском берегу была объявлена безакцизной, беспатентной и свободной.

Возмущаясь этим малообъяснимым фактом, Случевский сообщает, что немало поморов, было «споено» норвежцами. А сделать это было очень легко: «Тяжёлая работа требует подкрепления, - размышляет наш путешественник, - а русская натура легко переходит от необходимого к излишкам». Особенно тяжело отражалось это «опаивание» на молодых зуйках[iv] и слабых лопарях. К тому же, сколько именно ввозится рома на Мурман – тоже тайна за семью печатями.

После пребывания в Ара-губе пароход переместился в Урскую губу. Последняя значительно больше и удобнее первой. Вход в губу – особенно при вечернем освещении – показался Случевскому очень живописным: справа тянется длинная, закруглённая, невысокая скала, слева виднеются островки, обрамлённые широкой полосой прибойной пены. 

«Лёгкий туман, носясь неширокими, гладкими полосами, давал горизонтальные линии, скалы воспроизводили вертикальные, - не перестаёт восхищаться видом Случевский. - Это была молчаливая музыка камней и туманов в розовом свете опускавшегося солнца».

Здесь тоже располагались китобойный завод и поморское становище. Съехав на берег, экипаж «Забияки» был радушно принят промышленниками. В этот день пища матросов состояла из громадного палтуса (отдельные виды достигают до 260 кг) – ближайшего родственника камбалы. На Мурмане очень ценят эту рыбу, которая обитает на так называемой Палтосовой карге (тянется от Териберки к Рыбачьему полуострову). За питательность палтус называют не иначе как «свининой промышленника». Рыбу подают в жареном и отварном виде, и Случевский даже затруднился сказать, какому из блюд отдать предпочтение.

             

·         Вот такой палтус нравился нашим поморам! Современное фото.


 
Автор: А.Ю. Епатко, ст. научный сотрудник Государственного Русского музея.

[i] Замечание Случевского отчасти справедливое: известно, что в 1714 году князь Меншиков владел «сальным и пушным промыслом» в Коле. Это говорит о пристальном интересе Петра I к северным промыслам. Любопытно, что в своих «Записках» Случевский приводит сведение, будто Пётр «заглядывал» на Кольский полуостров! Однако царь севернее Соловков не бывал…

[ii] Речь идет о Вардёхусе – самой северной крепости в мире и самой восточной в Норвегии. Она основана в 1306 году норвежским королем Хаконом V в устье Варангер-фьорда, вблизи тогдашней российской границы. Расположенная на дальнем севере крепость стала последним норвежским объектом, сложившим оружие в 1940 году. Немцы добрались до неё не сразу, а затем имела место «война флагов», когда солдаты вермахта вешали свой, а норвежцы после их отъезда каждый раз сжигали нацистское знамя, поднимая над Вардёхусом собственное.

[iii] Кито́вый ус представляет собой роговые пластины, свисающие с нёба и предназначенные для отсеивания планктона – основной пищи кита.

[iv] Помощники поморских промысловиков. Зуёк -- небольшая северная птичка.



далее в рубрике